Он не любил ругаться матом, что в этот раз как-то неосознанно и как-то легко вырывалось из него через каждые несколько слов, вперемешку с плевками.
Мысль и дыхание у человека имеют один корень, — говорил гуру.
Понятно.
Поэтому Матвей, пока они выходили из метро, дышал свободными радикалами от чьих-то сигарет и от этого исступленно ругался изо всех сил грязнющим лексиконом.
Его голова стала наполняться образами, которых он раньше нигде не мог наблюдать.
Эти образы – раздухарившаяся от опьянения фантазия, нарисовавшая картинки к определениям, которые он слышал на протяжении многих недель из одних и тех же уст...
Матвей понял, что уже не хочет пить, но и не хочет останавливаться.
Он не пил сегодня ничего кроме вискаря.
Мимолетом посматривая на тачскрин, он видел один пропущенный от матери, потом два пропущенных от Марго...
Его не интересовало в данный момент разговаривать с ними.
Он был поглощен «занятной» беседой с приятелями с потока.
Но в его голове продолжали со скоростью хакерской машинописи рождаться новые мыслеобразы, будто бы он вытягивал их откуда-то из глубин своего подсознания.
Он вспомнил все, что ему говорил Марк, что говорил гуру, чем делился виновник сегодняшних «поминок».
Теперь им овладело желание безустанно базарить!
Базарить обо всем, о чем его только не спросят.
Базарить на всех языках, выдуманных на ходу, перекрикивая друг друга с пацанами.
Он вел себя как обколотый малолетка.
Его язык развязался хлеще той самой плети, что держит в руке самый лютый надзиратель над гребцами галеры. Но это было фиглярство.
Пьянь!
Он сквозь маты и позывы старался донести до одногруппников суть всех вещей, которые услышал на трезвый ум, а еще украсить все собственными комментариями, от которых его самого вывернуло бы, услышь он это сам от себя трезвыми ушами.
Нажрался!
Пацан без провалов и искажений помнил весь сегодняшний вечер, начиная с того момента как встретил эту компанию и до этой самой секунды. Помнил все фразы, все - черт побери - выдуманные слова, которые как мыслеформы преследовали теперь его от места их произнесения. Одним словом, человек, подобно локальному богу, творит целые миры, но отвечать-то потом приходится перед Богом Настоящим. Творит словом, а возмещает действием!
Студент понял, что он тоже может, как Марк, запоминать все вещи до мелочей, когда выпьет.
Ему, постепенно слетающему с тормозов, стало хотеться драться. Бить всех, кто не так на него посмотрит. Нужен ли повод, или Матвей сам его нарисует – неважно. Он подумал, что это лучший вечер в его жизни, а если им никто ничего не может сделать, то это вообще стоит как-нибудь повторить. О повторе думают обычно или в конце тусовки или когда она уже завершилась.
А еще ему стало не хватать Марго рядом, так что он позвонит ей и... хотя нет!
Тут полным полно телок, так что можно рисовать кадры втихаря.
Все равно малая ниче не узнает. А узнает – так поругается и забудет! — думалось ему, а он уже искал пьяными глазами хорошенький орех, чтобы от всей души полапать, а может и вдуть.
Тачскрин... семнадцать пропущенных!
— Бабы, бляха-муха! — быканул он и выключил телефон.
За плечи держа своих синих братанов, Матвей увидел у кого-то трехзвездочный.
Это нарисовало в его голове воспоминание о пристрастии лаборанта к этому напитку и он таки-завалил пасть, чтобы скорее накатить.
Зацепив плечом несколько человек подряд, ему на ум пришла идея отдохнуть от болтовни, так что пацан переборол икоту и снабдил уголок рта подкуренной Rothmans...
This is Ukraine
Матвей и его пьяная компания шли пешком в сторону Аве Плазы.
Они проходили станцию метро «Университет», а народу в центре было предостаточно, чтобы слиться или заблудиться в толпе.
Может какое-то мероприятие.
Столько людей, что там, в центре, похоже происходит что-то поразительное.
Но здесь было совсем не мероприятие.