— Тогда в чем проблема? Чемодан, такси, домой, — Полина Аркадьевна хмыкнула и непонимающе пожала плечами. — Мы здесь никого не держим.
В ответ Платонов протянул ей бланк. Кравец взяла его, прочитала, перевела взгляд на Виктора.
— Я думаю, там что-то происходит, — ответил на незаданный вопрос Платонов. — Там — это в семье.
— То есть она пишет отказ — а сама хочет остаться? — Кравец прислонилась спиной к стене и задала вопрос куда-то в потолок. — Я правильно понимаю? А она в курсе, что я могу вот тот листик с просьбой в урну выкинуть, а отказ в журнал вложить и не госпитализировать её?
Платонов подтвердил это, молча разведя руки.
— Что вы думаете как дежурный хирург?
— Как минимум, она к нам относится по прописке, — задумчиво проговорил Платонов. — Опухоль есть. Распад идёт — там рядом стоять от запаха невозможно. С её слов все это продолжается семь месяцев. Возможно, больше. Случиться может что угодно. Включая аррозивное кровотечение.
— Если забыть про эту странную историю с отказами — вы бы госпитализировали её? Только честно.
Она встала перед Платоновым, сложив руки на груди. Виктор не очень понимал, к чему она клонит, но от Кравец в эту секунду повеяло какой-то уж очень хирургической решимостью.
— Конечно, — ответил Платонов. — Правда, утром будут недовольные…
— К чёрту утро, — коротко кинула Кравец, проходя обратно в кабинет и оставляя его за спиной. — Значит, так, — услышал Платонов её голос. — Я дежурный врач и дежурный администратор. Зовут меня Кравец Полина Аркадьевна. В отсутствие заведующей стационаром я исполняю её обязанности и принимаю решения, связанные с госпитализацией или отказами в ней…
Виктор вошёл следом и встал у двери.
— …Исходя из того, что у вашей мамы обнаружено тяжёлое заболевание в осложнённой форме, никакие отказы я принимать не собираюсь. Эльвира Михайловна, оформляйте историю болезни пациентки. В гнойную хирургию. Я правильно все поняла?
Вопрос был обращён к Платонову. Кравец повернулась к нему вполоборота, в очередной раз встряхнув рыжей гривой и едва заметно приподняв одну бровь.
Виктор не смог сразу ответить — все эти взгляды, жесты, позы вышибали из-под него почву. Он разозлился на самого себя — безразличный к желаниям Платонова, вдруг происходящий сам по себе внезапный ночной флирт с дежурным терапевтом в его планы не входил. У него хватило сил лишь согласно кивнуть, подойти к Эльвире и попросить её оформить историю максимально быстро.
Но они забыли об одном.
О Вадиме.
А зря.
— Этого не будет, — громко сказал он из своего угла. Виктор и Полина Аркадьевна синхронно посмотрели на него и увидели, что он медленно приближается к ним. — Я заберу маму. Я вылечу её сам.
Он говорил вполне спокойно, взвешенно — как если бы к ним на консультацию приехал знакомый врач, знающий, что делает, и готовый заниматься своей матерью самостоятельно.
— Вы не сможете, — машинально ответила Кравец, правильно оценив все перспективы диагноза «саркома». — Онкология — это не дома на диване травками…
Но она не успела договорить.
— Не смейте так со мной! — вдруг взвился Беляков. — Разговаривать так — не смейте!
Эту трансформацию никто не мог предвидеть. В одно мгновенье заторможенный сын директора школы вновь превратился в разъярённое чудовище с жутким оскалом и совершенно непонятной, какой-то почти абстрактной жестикуляцией. Он бросился на замершую соляным столбом Полину Аркадьевну — но Платонов, хоть и не предугадал такое развитие событий, успел чуть раньше. Короткий тычок в грудину ладонью остановил Белякова на бегу. В глазах у него что-то выключилось — будто погас свет. Он схватился одной рукой за грудь, другой за лицо, закрывая пальцами сразу и нос, и глаза, отвернулся в сторону и наклонился. Виктор слышал, как часто и шумно дышит Вадим.
При помощи этого приёма, подглядев его как-то у одного из начальников отделения, Платонов в недалёком прошлом общался с особо наглыми солдатами из команды выздоравливающих. Получив неожиданный болезненный и одновременно с этим практически не травмирующий удар, они быстро становились покладистыми, переставали хамить медсёстрам и врачам, курить в палатах, разговаривать по телефонам после отбоя — да и вообще — старались не нарушать режим.