— А потом они, если выжили — такое и в жизни творят, — вздохнул Лазарев. — Ни стыда, ни страха. Они их в детстве изжили напрочь. Так, собственно, отморозками и становятся. Через отрицание.
— Да ты философ, Петрович, — улыбнулся Балашов.
— Какая тут философия, — отмахнулся рукой с зажатой в ней салфеткой Лазарев. — У меня один тут случай был… Давно. Могу рассказать, занятная история.
Платонов на мгновенье поднял на Лазарева любопытный взгляд. Балашов тоже заинтересованно отложил в сторону протокол анестезии, предварительно кинув взгляд на показания приборов.
— Лет десять назад это случилось. Под новый год, — Лазарев просушил рану вблизи электроножа. — Двадцать девятого декабря три приятеля выпить решили. У одного из них дома. Да так крепко выпили, что ещё до нового года у них все кончилось. Одному из них плоховато стало, он в другую комнату уполз от друзей и спал. А эти двое скинуться решили и сходить — а им не хватает. Пошли за третьим. Добудиться не могут… Подожди, давай коагулируем, — Алексей Петрович ни на секунду не отрывался от операционного поля. — Ага, вот здесь… Добудиться не могут, — продолжил он, когда сосуд перестал кровоточить. — Поискали деньги — не нашли, а он их сквозь сон слышит, бурчит что-то, прогоняет. Они разозлились. Вытащили из шкафа полку — такую, знаете, на чопиках, тяжёлую, как доска, и по башке ему. А потом кураж поймали — ещё и телевизор ему на голову бросили, старый, ламповый. Потом огляделись — а они на рыбалку ещё собирались зимнюю, — увидели сапёрную лопатку. И засадили лопатку ему в грудь. Он затих, а эти двое решили следы замести, взяли розжиг, полили его и прямо в квартире подожгли. Вышли на улицу — у подъезда УАЗик стоит заведённый. Сейчас точно не помню, но там какой-то командир части жил, его пьяного привезли и потащили домой, а машину не заглушили, боялись не завести потом. Они в машину сели — а там броники на заднем сиденье, колпаки Деда Мороза и автомат без патронов. Колпаки надели, броники нацепили — и поехали. Хрен их знает куда. Через пару километров пьяные в канаву улетели. К ним какой-то добропорядочный гражданин подъехал помочь — так они ему автомат в грудь, машину забрали. Он же не знал, что патронов нет, молча ключи отдал, а сам в сугроб сиганул, чтоб не пристрелили. Взяли этих беспредельщиков через час примерно, когда хозяин машины в полицию позвонил и план «Перехват» объявили.
— Откуда вы всё это знаете-то? — забирая электроножом уже в сторону спины, спросил Виктор.
— А оттуда, — ответил Лазарев. — Парень тот с лопаткой в груди не умер. Обгорел сильно, но не умер. У нас лежал потом. По его душу следователь приходил — и рассказал мне эту историю… Лена, дай ещё шипучку… Но суть немного в другом, — Алексей Петрович прижал салфетку на поверхности раны. — Суть в том, что один из тех, кто на УАЗике убегал, лежал у нас тоже. В детстве. В четырнадцать лет на спор зимой облил бездомного на теплотрассе бензином и поджёг. Тот сразу не загорелся, так он решил добавить, что-то там вспыхнуло прямо в руках — то ли канистра, то ли фитиль. Сам в итоге пострадал даже сильнее бомжа. Лицо, шея, руки. Когда в реанимации оба лежали рядышком, пацан шептал: «Ничего, выйду отсюда, убью его!». Виноватым его считал, представляете? Бомж тогда раньше выписался, почти на месяц, так мы ему сказали, чтоб он в других местах ночевал, а то этот ненормальный точно придёт убивать.
— То есть… тогда он страх и стыд преодолел — и через несколько лет своего собутыльника лопаткой сапёрной ударил и поджёг? — спросил Балашов. — Но этот же, — он указал на Медведева, — никого убивать не собирался. Они там, я слышал, поспорили просто, кто на крышу залезет.
— Ещё не вечер, — покачал головой Лазарев. — ещё не вечер… Ты не увлёкся? — спросил он у Платонова. — Заканчивай. Лена, «Полипран» готовь. Закроем всё, что очистили, пусть киснет под плёнкой. Перевяжем через три дня — и одновременно вторым этапом бедро очистим и голень.
Виктор осмотрел раны, потом принял из рук Лены прозрачные светло-коричневые прямоугольники раневого покрытия и принялся их укладывать по площади. «Полипран» был не самым удобным в этом отношении — прилипал к окровавленным перчаткам и не хотел ровно ложиться в рану. Платонов чертыхался, с сожалением уронил пару пластин на пол, но в конце концов сумел укрыть всё. Они с Лазаревым легко повертели Медведева на руках, помогая Лене просунуть под него марлевую рубашку, потом с чувством выполненного долга сняли перчатки и нарукавники, сорвали фартуки.