— Я не все слова там понимаю, — пожал мужчина в ответ плечами. — Я в декабре прошлого года пальцы отморозил…
— То есть девять месяцев назад, — уточнил Виктор. — Надеюсь, в конце этого разговора станет понятно, почему вы пришли именно сегодня в полчетвёртого утра. Ладно, вставайте и пойдём на кушетке глянем, что там и где болит. Вас как зовут? А, все, вижу — Роман Петрович, — прочитал Платонов в документах.
Они вошли в смотровой кабинет. Мужчина присел на кушетку, снял в высшей степени заношенный кроссовок и вытянул ногу. Виктор увидел забинтованный большой палец, гиперемию на тыле стопы, отёчный голеностоп, татуировку над плюсневым отделом (набор каких-то непонятных слов и раскрытая книга с пером), после чего взял из коробки перчатки, но сразу не стал их надевать, а присел на стул рядом и вопросительно посмотрел на Романа Петровича.
— Так вот, — снова начал пациент. — В декабре прошлого года я пальцы отморозил. Вот на этой самой ноге, — он показал на повязку. — Но из больницы я сразу сбежал, потому что мне сказали, что отрежут. Вот так, — грязный ноготь указательного пальца нарисовал полосу на пару сантиметров выше повязки. — А я не согласен был. Подписал им там бумажку какую-то. Дома меня мама перевязывала…
— Мама? А в поликлинику вы обращались?
— Мама у меня опытная. Правда, ветеринар, но стаж почти сорок лет, — не без гордости сказал Роман Петрович. — Сейчас, конечно, на пенсии уже. Она и сказала с мазью Вишневского компрессы делать.
— Чудесная история, — согласился Платонов. — Чем кончилась?
— Через пару месяцев стало вроде лучше, но палец вдруг опух, гной потёк, мама меня в городскую больницу отправила. Там рану залечили, но нашли туберкулёз…
— Опаньки, — сказал Виктор. — Кто бы мог подумать.
Теперь ему стало понятно происхождение татуировки на тыле стопы — происхождение, но не содержание. Платонов не удержался и спросил:
— Не пойму, что здесь написано?
— «Они споткнулись об уголовный кодекс», — пояснил Роман Петрович, пожал плечами, вздохнул и виновато улыбнулся, что при его анамнезе выглядело неожиданно.
— Вылечили? Я сейчас и про рану, и про туберкулёз.
— Рану — да. А с лёгкими, доктор, подзатянулось как-то. Ещё нашли туберкулёз позвоночника, лечили почти четыре месяца. Выписали летом.
Платонов скосил глаза в выписку. Инфильтративный туберкулёз, туберкулёзный спондилит — все на месте. Выписан в стадии рассасывания процесса, рекомендован приём препаратов в течение двух месяцев.
— Таблетки свои пьёте? Срок ещё не вышел.
— Конечно! — искренне возмутился Роман Петрович. — Я ж не дурак!
«Это как сказать…» — где-то внутри ехидный Платонов пожал плечами, но интеллигент в четвёртом поколении спросил вслух:
— Что с ногой было дальше?
— Полтора месяца назад заболел большой палец. Опять. Опух, как и раньше. И мама…
— Мазь Вишневского? — опережая пациента, уточнил Виктор.
— У меня на ней через неделю все вскрылось само. Гной вышел, легче стало, — опять гордо покачал головой Роман Петрович. Авторитет мамы-ветеринара в глазах сына был непререкаем.
— А вы слышали, что мазь Вишневского раньше добывали из растений? — спросил Платонов. — В частности, из кактуса Вишневского.
Роман Петрович недоверчиво посмотрел на врача и как-то тревожно заёрзал на кушетке.
— Да-да, — словно подтверждая свои слова, вздохнул Виктор. — Тем, кто в тяжёлое для страны время не хотел служить и косил от армии, его вставляли прямо… прямо вот… туда. Мази для этого нужно было всего ничего, а эффект оказывался поразительным. Потому так и говорят с тех пор: «Многих эта мазь вернула на фронт…» Не верите? А это в учебнике «Военно-полевой хирургии» написано. Я думал, ваша мама читала…
Платонов, с трудом сдерживая улыбку, хотел уже встать, надеть перчатки и посмотреть на мамину работу, но в санитарной комнате мигнул на мгновение свет, упало что-то металлическое, и Виктор машинально посмотрел туда.
Там, за открытой дверью, в углу, на стульчике сидел худой парень с взъерошенными волосами. Рубашка на нем была в крупную клетку, что делало его практически незаметным на фоне кафеля. Подняв с пола упавшую связку ключей, он уже через мгновенье опять сидел абсолютно неподвижно, закинув ногу на ногу и при этом глядя на что-то за пределами поля зрения Платонова.
Виктора зацепил его взгляд — что-то среднее между слёзной мольбой, ненавистью и шизофренией. Он временами смешно морщил нос, но глаза оставались прежними — пронзительно-ждущими.