Проще было ни о чем не думать.
Но работа — тоже неплохой побег. Стеф хотел отдохнуть после метаний на нескольких заданиях с Даном и Максом, но теперь дрожащей от боли рукой застегивал пуговицы нового мундира и надеялся, что задание и вправду будет плевым. Стефан соврал Фри — он чувствовал себя развалюхой. Словно реальный возраст давал о себе знать.
Протектор оперся лбом о холодную поверхность зеркала, надеясь не заснуть прямо так. Старый, доставший всех идиот. Зачем он навязался в напарники Фри? Точно бы надеялся на что-то. Хотя бы на понимание с ее стороны. Она терпела его лишь потому, что это в ее характере — никого не обижать, подбадривать. Жалеть. Он единолично разрушил всё давным-давно вместе с собой. Теперь же его действия выглядели жалкими попытками слепить из пепла былые крепкие мосты. Но от них остались лишь призраки — бесплотные и прозрачные, только в память о них Стефа еще выносили. Он знал это, конечно же, знал.
И все равно был готов и дальше притворяться, что не замечает этого, вопреки всем своим убеждениям и реалистичному отношению к вещам. Жалости он не заслужил, а уж жалеть себя и подавно не собирался.
— К хренам собачьим себя, — проворчал он, оглядывая свое вымученное, растрепанное отражение.
Дозорный пункт по какой-то одной Вселенной известной причине находился в двух километрах от городка. На выходе с участка сразу же обозначились стены сосен, которые Стефан немедля опалил всей доступной ненавистью. Он решил не бухтеть при Фри, потому заткнулся и молча посеменил за ней по вытоптанной дороге, радуясь, что хотя бы погода оказалась хорошей. Не жарко, не холодно, даже не сыро. Лишь свежий ветер в колючих ветвях.
Фри некоторое время шла чуть впереди, не оглядываясь. Тишина нарастала гигантским пузырем, готовым вот-вот лопнуть от напряжения. Стеф не думал, что ему стоило первому начинать, но, когда солнце скрылось за тучами, решился:
— Так о чем ты хотела поговорить? Ты сказала, это важно.
Сердце забилось быстрее — почему-то ему было страшно узнать. Просто предчувствие. Фри никогда не выглядела такой серьезной, не просила отдельного времени для разговора — она просто брала и говорила. Но сейчас протекторша остановилась, вновь нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Стеф заметил, что она волнуется: в такие моменты Фри всегда слишком заметно хмурила брови, округляла глаза, словно в сомнении, и бегала зрачками по пространству, ища нечто способное ей помочь.
— Ты не знаешь, что со мной было до того, как я спалила все воспоминания?
Стефан остолбенел.
— Я думал, ты не хочешь касаться прошлой жизни.
— Это все еще так, — кивнула она, поворачиваясь к нему полностью. — Поэтому я и спрашиваю у тебя, ведь в личном деле ничего такого нет — вы все мне сами об этом говорили. Простая девочка из маленького городка. Увлечения, бывшие связи с людьми — все это не важно. Ведь это уже не я.
Она понурила взгляд и пнула камень.
— Если Вселенной было угодно, чтобы я уничтожила свою память и прошлую жизнь вместе с ней, то, значит, так надо. Я со смирением к этому отношусь. Но, может, там было что-то странное при начальных осмотрах, когда я только попала в Соларум? Слышал ли ты что-нибудь, а? До нашего знакомства.
В памяти Стефа мгновенно вспыхнули старые образы: огромные окна Соларума, выходящие к лесу, и Фри, одиноко сидящая на подоконнике. Столько вопросов на лице. Она только потеряла свой прошлый мир, а ее уже выбросили в новый. Стефан никому бы подобного не пожелал. Это ведь так невыносимо жутко — понять, что уничтожена не только привычная реальность, но и ты сам.
— Мы тогда хорошо ладили. И ты много помогал мне, — сказала Фри, будто бы оправдываясь за очевидную только ей глупость. — С освоением, со всем. До того как… ну, до того как мы разругались.
«Черт».
Они никогда не вспоминали обо всем, что было между ними до суда. Сначала годами не общались, а после событий с Антаресом, вынудивших их работать сообща и вновь помиривших, избегали того времени в разговорах как щекотливого табу. Несмотря на то что воспоминания отдавали виной, Стеф не мог не чувствовать тепло и свет, исходящие от них.
— И ты считаешь, что я мог навести справки о тебе в Лазарете или в Вавилоне?
— Да. Ты же беспокоился насчет этого. Я помню.