Цветущие пурпурным деревья в саду махараджа Пуломана. Жаркое марево летнего полудня возносится к небу. Истошно пахнет благовониями, и этот почти удушающий запах смешивается с ароматом пурпурных цветов. Твёрдая длиннопалая ладонь, пересечённая почти у самого запястья шрамом, ложится ей на плечо. Пальцы слегка сжимают её тело, предвещая ласку, и следом в её правое ухо шепчет Блистающий, жарко и неторопливо: «Что же ты залюбовалась? Где же танец, что ты обещала?» Не оборачиваясь, она выскальзывает из полуобъятий обладателя твёрдых ладоней и длинных пальцев, звонко смеясь, и кружится так, что сари почти соскальзывает с плеча, и вот-вот покажется из-под тонкого шёлка обнажённая грудь… Но нет! Сначала нужно немного подразнить, с лукавой улыбкой повести плечом, топнуть так, чтобы трижды прозвенели браслеты на щиколотке, и только потом обернуться. Но обернуться она не успевает: сильные руки разворачивают её, и щёку оглаживают шелковистые тёмные кудри, когда, почти касаясь губами её шеи, Индра снова шепчет: «Ох, не дразнись, а то я не смогу удержаться до свадьбы!» и прижимает к себе. Лёгкая дрожь сотрясает его тело, словно у жеребца, готового к гонке, и эта же дрожь передаётся ей. Так оба застывают, не в силах отойти друг от друга. Только жаркое марево продолжает стремиться к небу...
На окраине сада в Амаравате гуру Брихаспати поднял лицо, медитируя, и прикрыл глаза, чтобы свет не досаждал безмыслию и спокойствию ума. А затем открыл снова, в умиротворении созерцая посеребрённую Луной былинку у своего правого колена. Гуру раскладывал по полочкам ума, как учил тому и сына своего Буддха, всё, что говорил и делал сегодня. И получалось так, что основным героем сегодняшнего дня был его… эх, всё-таки любимый ученик. И, сам того не замечая, гуру Брихаспати погрузился в воспоминания о днях, которые миновали так давно, что многие дэвы только слышал о них, но не видели своими глазами…
Тьма необъятная вокруг. Ветер рвёт волосы, пытается расплести «ракушку» на голове, туго перетянутую рудракшей, и воет в уши яростными голосами тысячи асуров. Где что в этой тьме? Не разобрать, лишь чувствовать можно. Один удар когтистой лапой по плечу, второй — по груди…
— А НУ!!! — раскатисто рокочет гром. — ВОН ИДИТЕ!!! ПРОЧЬ!
И падает рядом с Гуру молния, белёсо-синяя, раскалённая яростью. И высвечивает эта молния десятерых, нападающих на одного брахмана, — а нет, уже девятерых, а десятый, обугленные обломки самого себя, валится набок, и в одном уцелевшем глазу его плещется кровавое пламя боевого безумия. Ещё высверк, ещё, ещё… Неумолимо работает громовая ваджра Стогневного Индры, и сам он несётся, оседлав ветер, подлетает ближе, и размашисто бьёт, превратившись в великана ростом выше любого дерева мира. Сверкает грозовыми раскатами огромная ваджра, в длину больше роста самого Индры, рёбра её сминают почерневшие от огня молний тела, и плещет кровь, пятная горящий белым огнём металл.
— СМЕРТЬ ВАМ! — рокочет Индра, и приседает Мироздание, вслушиваясь в этот рёв. Разорвёт ли его Стосильный на части, или всё-таки на этот раз милует? И бушуют молнии, очерчивая очертания высокой короны-шлема, и серебряных доспехов, и боевую ухмылку Индры. Безграничная мощь обжигает своим присутствием разум Брихаспати и увлекает его в круговорот переполненной яростью битвы…
В Чандра-локе Месяц, вернувший домой свою колесницу чуть раньше срока (да и кто заметит? Луна-то в небе!), обнимает за тонкие плечи красавицу Рохини. Супруги украшены серебром так богато, что кажется, из серебра состоят их одеяния и сама кожа. А может, и не кажется вовсе...
Чандра выводит жену на самый большой балкон своего дворца, напоминающий по размеру небольшой сад, и оба они смотрят на светило в последней его четверти. Им не нужно говорить — молча, они понимают больше, чем через изречённое слово. Стоят примолкшие супруги, и лишь одно движется в их локе — рука Чандры, задумчиво и легко оглаживающая пока ещё плоское чрево Рохини. Там, в этом чреве, скрывается дважды серебристый плод. Серебристо семя Чандры, этот плод породившее, но и сама природа этого плода также серебриста. Серебро воды, освещённой лунным светом, слилось с серебром огня, порождённого самим небесами, огня грозной молнии. Что появился на свет от такого прекрасного союза? Скоро, уже совсем скоро Чандра об этом узнает. И в собственном свете он видит, как чередой проходят перед ним воспоминания, едва касаясь ума. Но всё-таки касаясь.