— Я не знаю! — с отчаянием и некоторым вызовом ответила ей Рохини и расплакалась. — Я предлагаю ему грудь, но он просто не хочет пить из неё молоко! Я не знаю, почему!
— Тише, тише, милая сестра! — присела на её ложе Ашвини и погладила плачущую сестру по голове. — Мы сейчас что-нибудь придумаем. Правда же, сёстры?
— А что тут можно придумать? — сохраняя царственный вид, ответила Джиешттха. — Ну-ка, давай я посмотрю на нашего сына!
Накшатра-махарани подхватила младенца на руки, и тот на мгновение удивлённо утих. Воспользовавшись паузой, Джиешттха посмотрела ему прямо в глаза и сказала на удивление нежно:
— Сынок, давай-ка, поешь!
Индра тут же зажмурился и, брыкаясь, даже не закричал, а заревел, и дворец уже ощутимо содрогнулся от этого рёва. И чем дольше держала его на руках Джиешттха, тем сильнее брыкался плачущий младенец, совершенно пунцовый и беспомощный.
— Он явно требует еды, — отобрала у сестры мальчика Ашвини и снова передала его Рохини. — Но то, что ему предлагается, есть не хочет. Может быть, ему нужно коровье молоко?
— Ну что ты такое говоришь, сестра! Материнское молоко — лучшая пища для младенца! И где мы возьмём корову? Да какую корову, Индра должен взять грудь матери, а то что это получается?!. — загомонили накшатры все разом, и Чандра-дэв почувствовал себя совершенно беспомощным.
Долго то одна мать, то другая пытались накормить рыдающего младенца, но ни одна попытка успехом не увенчалась. Чандра-лока, тем временем, ощутимо дрожала от плача Индры, и, казалось, поднявшееся Солнце с укором оглядывает этот дворец. Возможно, Сурье-дэву даже захотелось зажать уши, таким громким был плач новорожденного.
Чандра же, не в силах выносить крики сына, не привлекая к себе внимания, вышел в сад. Новоявленный отец в смятении мерил сад шагами, тщетно пытаясь найти выход из положения. Солнце дошло до зенита, миновало его и понемногу начинало клониться к закату, но найти решение Чандре никак не удавалось, мысли путались, внимание перескакивало с размышлений на ощущения стыда, тревоги, беспокойства… Если Индра не будет есть, то это плохо скажется на его здоровье, но почему он не хочет пить молоко? Это ведь — естественное желание всякого младенца…
«Всякого ли?» — раздался в его голове внутренний голос. — «Индра — не простой младенец, он получил новое рождение, но это тот же самый Индра, что родился в семье риши Кашьяпы от матери Адити… А мать Адити выкармливала его не молоком, а сомой! Так вот что ему причитается и чего он требует с упорством, достойным Индры!»
Чандра тонко улыбнулся и, просияв, почти бегом отправился обратно в покои Рохини: бежать он не решался, потому что дворец ощутимо дрожал, и упасть было так же легко, как и при землетрясении. Увидев, как с потолка коридора обрушилось узорчатое каменное украшение, Месяц всё-таки прибавил шаг ещё немного: если так пойдёт и дальше, от Чандра-локи мало что останется.
Накшатры расселись на постели Рохини и даже вокруг, на коврах, и передавали младенца друг другу, пытаясь хотя бы успокоить. Но успокаиваться Индра не хотел. Он брыкался, отчаянно дёргая руками и ногами, вертел головой, пытался, казалось, сбросить пелёнки, и плакал не переставая. Казалось, он даже воздуха в грудь не набирал, потому что стоило стихнуть одному крику, как тут же нарастал следующий…
— Сынок, — улыбнулся ему Чандра-дэв. — Ты такой голодный и расстроенный, давай-ка я помогу твоей беде.
Жёны обернулись к нему, глядя кто удивлённо, кто — с интересом, и лишь Рохини, измученная родами, тихо спала, откинувшись на подушки. Сёстры решили не будить её, понимая, что новоявленная мать и так устала сверх всякой меры. Вишакха, на руках которой Индра был сейчас, протянула младенца мужу и лукаво улыбнулась — мол, и что ты будешь делать?
Чандра аккуратно принял ребёнка в свои руки и, поддерживая его левой рукой, призвал в правую чашу с сомой. А затем, взглядом попросив сидевшую рядом Ашлешу подержать чашу, обмакнул в неё указательный палец и поднёс к губам младенца. Индра моментально замолчал и принялся сосать палец. Через несколько мгновений закончив это занятие, он довольно закряхтел и тут же заплакал снова, явно требуя добавки.
— Сома? — с удивлением нахмурилась Вишакха, но Джиешттха внезапно рассмеялась, встала, одним изящным движением подхватила чашу, сделала в её бортике маленькую выемку, как раз по размеру соска, и прижала её к губам младенца.
— Конечно, сома! — веселилась она, глядя, как ребёнок жадно причмокивает, поглощая розовато-серебристую ароматную жидкость. — Индра вскормлен был сомой!
Остальные накшатры вслед ей тоже рассмеялись серебристо и легко, и тут проснулась Рохини, в недоумении, почему все смеются. Затем она поняла, что сын больше не плачет, и взволнованно принялась искать его глазами — а найдя, тоже облегчённо рассмеялась.