— Приветствую и я вас, хозяева Чандра-локи, — глубокий грудным голосом, совершенно чарующе, откликнулась Индрани, также складывая руки в приветствии и слегка наклоняя голову. В этот момент на гостью посыпались белые лепестки цветов, и она улыбнулась тепло: — Умеете вы, Чандра-дэв, сделать всё красиво!
Щёки Чандры слегка порозовели. Он испытывал удовольствие, принимая Индрани-дэви в своём доме, и был рад тому, что приём она оценила.
— Пройдёмте, царица, вы наверняка устали после долгой дороги? — предложила Джиешттха, рассматривая гостью внимательно. На лице Индрани действительно была тень усталости, но в остальном дэврани выглядела безупречно: несмотря на белый тилак и такие же одеяния вдовы, а также простые украшения из дерева ту́ласи, она все равно излучала женственность, спокойную, неторопливую, глубокую. Настоящая шакти царя!
Индрани легко кивнула и позволила провести себя в зал для приёмов, где всегда были готовы угощения, сома и низкие кушетки для гостей дома. Джиешттха и Индрани присели на кушетки, и сам Чандра тоже разместился рядом с ними, а не на троне, как положено было бы хозяину дома — он всем своим видом пытался показать, что совершенно не хочет официальности, пока развлекает гостью.
— Ответьте мне на один вопрос, Чандра-дэв, — произнесла Индрани после того, как слуги предложили ей еду и питьё. В её руке лежала чаша с сомой, которой царица, казалось, едва касалась изящными пальцами. — Почему, приближаясь к Чандра-локе и поднимаясь к вашему порогу, я слышала плач вашего сына? Всё ли хорошо?
— Дэврани, — замялся Чанда-дэв и с трудом удержался, чтобы не опуститься перед ней на колени в извиняющейся позе, — наш сын очень хотел есть, и мы всё искали, чем бы его покормить…
— Разве Рохини-дэви испытывает проблемы с молоком? — удивилась Индрани, приподняв изящно бровь.
— Дело не совсем в этом, дэврани… — замялся Чандра, и Джиешттха-дэви тут же пришла ему на помощь.
— Наш сын отказывался пить молоко матери, — заявила она, и её голос был не менее царственным, чем голос самой Индрани. Вообще, обе женщины были очень похожи своей манерой двигаться и выражаться, как истинно царственные особы. — И мы долго искали причину. Но наконец мой супруг нашёл её, и теперь наш сын спокойно спит в объятиях Рохини-дэви.
— Так в чём же была причина? — продолжила расспросы Индрани.
— Индра хотел сомы, — просто и откровенно сказал Чандра, собравшись тем временем с духом. — И мы дали ему то, чего он так громко просил.
— Сомы? — переспросила Индрани и вдруг рассмеялась. Её смех был похож не на серебряный звон колокольчика, а на пение золотых струн, глубокое, как и её голос, но вместе с тем лёгкое. — Индра всегда остаётся Индрой! Сомой его кормить!.. — Тут дэврани засмеялась пуще прежнего, и Джиешттха с Чандрой переглянулись лукаво.
Наконец, Индрани успокоилась и весело посмотрела на Месяца:
— Каждый раз убеждаюсь, что Индре повезло не только с матерями, но и с отцом, — сказала царица богов. — Никто другой не смог бы так быстро подать дэвраджу сому!
— Надеюсь, я достаточно убедительно сыграл свою роль? — почтительно спросил Идраджит, глядя на гуру асуров. Они сидели в личных покоях асураджа, потягивая из золотых кубков, покрытых тончайшей сканью цветов огня и крови, крепкую хмельную суру. Индраджит сидел, поджав ноги и выпрямив спину, а гуру Шукрачарья полелужал на подушках, зарывшись босыми ступнями в шёлковое покрывало.
Несмотря на то, что учитель асуров слыл одним из величайших аскетов мира, ценить удовольствие он тоже умел. Не случайно именно он стал дэватой [божеством, управляющим энергией определённой планеты] Утренней звезды, планеты, отвечающей за наслаждения. Сейчас, когда не было нужды соблюдать приличия, он сменил облик с благообразного на более молодой и, если так можно было выразиться, соблазнительный. Лишь глаза остались прежними — огромные миндалевидные тёмные глаза, щедро подведённые сурьмой, с длинными ресницами, которым позавидовали бы многие девицы, и горящие неугасимым яростным огнём, от которого девицы (да и женщины постарше) впадали в томительную оторопь.
— Вполне убедительно, — кивнул ачарья [наставник, который «следует тому, чему учит»], пригубив суры и довольно прикрыв глаза на мгновение, — но всё-таки переиграл. Зачем ты ударил мечом Куберу-дэва?
— Я двигался так медленно, как мог, — с учтивой интонацией ответил Индраджит, — но не моя вина, что дэвы оказались ещё медленнее. Я думал, их щит всё-таки отрежет меня…
— Ну, что ни делается, всё к лучшему по воле Хатакешвара [имя ужасающей формы Шивы, в которой он управляет Виталой, одной из лок асуров], — веско заметил Шукрачарья и, оторвавшись от суры, сложил руки у лба и прикрыл на нимешу глаза, вознося хвалу своему избранному богу. — Так или иначе, теперь в Сварге будут рассказывать о царе асуров, который обезумел от гордости и похоти. Что нам, собственно, и требовалось.