Услышав последнюю фразу, Кожин вздрогнул, будто за спиной у него грохнул выстрел или громко хлопнула дверь.
— Плохая — что? — переспросил он, не скрывая раздражения.
«Аура», «карма» и другие подобные слова вызывали у сотрудника отдела «Т» почти физическое отвращение.
— И поясните в таком случае, специалистом какого профиля вы, госпожа Кранке, в этом своем Европейском центре катастроф являетесь? — послал Андрей вдогонку еще один вопрос. — Колдуньей? Медиумом? Гадалкой?
— Экстрасенс, — сухо и с достоинством ответила Кранке, вроде совладав с собой. — Хотя ваши коллеги из средневековой инквизиции, агент Кожин, наверняка посчитали бы меня колдуньей.
Андрей не сказал, что и для него, и для его настоящих коллег, что колдун, что экстрасенс или медиум считались сортами одной и той же малоприятной субстанции. То есть шарлатанами, греющими руки на людских суевериях.
Обычно для борьбы с подобными «специалистами» хватало сил полиции. Но на памяти Кожина был, как минимум, один случай, когда полубезумный, но раскрученный в СМИ ясновидец обратил на себя внимание даже Глобальной Безопасности. Причем еще и Восточноевропейского управления.
Был ли тот тип безумным или нет, но его вещания с телеэкрана едва не привели к катастрофе. Когда однажды ясновидец заявил, что конец света ожидается в ближайшее воскресенье, причем гибель человечество ожидает мучительная. И, что важно, с неопределенными перспективами в загробной жизни. А потому, чтоб и мук агонии избежать, и заранее зарезервировать место в раю, всем желающим было предложено уйти из жизни заранее и самостоятельно.
Ясновидец первым показал пример, приняв яд прямо в студии ток-шоу, заодно наплевав на сценарий телевизионного действа. И… что тогда началось! Нет, не на шоу, а в последующие дни. Когда готовых поддержать почин горе-пророка оказалось неожиданно много.
Пришлось поднять голос авторитетным ученым — заявить, что никаких доказательств и даже признаков приближения глобальной катастрофы нет. Не остались в стороне и религиозные лидеры, как один объявившие «откровения» ясновидца дичайшей ересью. Ну а сотрудники управления вместе с полицией до конца недели бегали по городам и весям, отыскивая и накрывая новоиспеченные «клубы самоубийц». И, конечно, блокировали сетевые ресурсы, распространявшие прощальное выступление ясновидца да подбивавшие народ на досрочное расставание с жизнью.
Более чем достаточный повод, чтобы возненавидеть всю колдовскую братию. Но признаваться в том Кожин не стал.
— И да, — истолковав его молчание, как слабость, подвела черту под разговором Юлия Кранке. — Именно эта моя способность и помогает мне находить пострадавших. Или вы знаете лучший способ? Ну там, по уровню радиации? Или по геомагнитному фону? А хотите знать, сколько жизней было спасено, благодаря… моему дару? Хотя бы примерную цифру?
— Обойдусь, — отмахнулся Андрей. — В любом случае, если вам нехорошо в этом доме… думаю, будет лучше, если вы подождете на улице. Будь здесь кто-то живой, вы бы уже обнаружили. Не так ли?
Против последнего довода возразить госпоже Кранке было нечего. Послушно (на удивление послушно!) и молча она покинула дом — враз поникнув и отбросив боевой пыл. Даже плечи женщины опустились, отчего она стала казаться еще ниже ростом. Видимо, признать свою ненужность ей было не приятней, чем находиться в доме с «плохой аурой».
А Кожин и Паков, заглянув еще в пару комнат и не найдя там тоже ничего, кроме пыли и запустения, решили обследовать второй этаж.
— А ведь что-то в этом есть, — проговорил Паков, когда они оба поднимались по лестнице. — Ну, я про ту даму. «Экстрасенс» переводится как «сверхчувствительный». Ну, с обостренными чувствами. Это как… ну, есть вот люди… про них говорят — «толстокожие». А другие, значит, с тонкой кожей. У некоторых так вообще как будто кожи нет… они те еще неженки. Как принцесса на горошине… знаете эту сказку? Или как у Беранже: «Сердце его — как лютня. Чуть тронешь — и отзовется».
— Философствующий лейтенант полиции, знакомый с латынью и классической поэзией, — Андрей покосился на него так, будто услышал из уст Пакова не поэтические строчки, а глупейший похабный анекдот, и иронически хмыкнул. — Какая прелесть.
— Просто… я вот это к чему, — лейтенант смутился, но все равно считал своим долгом закончить мысль и непременно донести ее до Кожина. — Эта Кранке… она все чувствует острее, чем мы. Если нам, обычным людям, в каком-то месте находиться просто неприятно, то для нее — болезненно. Я бы даже сказал, невыносимо.
— Ну, так работала бы в цветочном салоне, — сказал Андрей. — Чувствовала бы себя как в раю.
— Вот! — Паков наставительно воздел указательный палец, забыв на миг о субординации. — Она могла бы работать в цветочном салоне. Но эта маленькая женщина жертвует собой, спасая чужие жизни. Согласитесь, пан шеф, что уже за это она достойна уважения.
— Может быть, — Кожин пожал плечами. — Только вот что учтите, лейтенант. Ну, на всякий случай.
— Я весь внимание, пан шеф, — отвечал тот.
— Все равно она вам не даст, лейтенант, — медленно отчеканил Кожин, не без злорадства наблюдая, как вытягивается простодушное лицо Пакова. — Сколько за нее ни вступайтесь, и сколько уважения ни выказывайте. Молоды вы для нее, уж простите. Все равно, что мальчик.
Полицейский умолк, словно переваривая услышанное. И так, в молчании, оба подошли к ближайшей двери.
Держа фонарь включенным, Паков взялся за дверную ручку и потянул на себя. Дверь нехотя, со скрипом, отворилась. И в проеме показалась… человеческая фигура!
Луч фонаря упал на нее, высветив… лицо мертвеца — изуродованное, иссушенное до состояния мумии. Мертвец двинулся навстречу Пакову, выставляя перед собой руки, как слепой. Или как влюбленный, раскрывший объятья навстречу своей «второй половинке».
Грязно ругаясь местным непереводимым манером, лейтенант одной рукой оттолкнул мертвеца, успевшего подобраться к нему вплотную, лицом к лицу. Вернее, не лицом, а полусгнившей харей, в которой осталось не так уж много человеческого. Пустые глазницы, ввалившийся нос; рот, лишенный губ, зато полный гнилых зубов — оскаленный в хищной усмешке.
Вторая рука полицейского потянулась к кобуре — за табельным пистолетом. Уже вытащил свое оружие и Андрей Кожин. Но нужды в этом, как вскоре стало ясно, не было.
Иссохший мертвяк оказался настолько легким, что, отброшенный единственным движением руки Пакова, отлетел вглубь комнаты, рухнул на пол и больше не поднялся. Да и вряд ли был способен к самостоятельному передвижению в принципе. Просто некий труп стоял, прислоненный к двери. А когда незадачливый полицейский ее открыл — вывалился наружу. Прямо на бедолагу Пакова. И лишь в полумраке, царившем в доме, могло показаться, что мертвяк вышел сам по себе. Да и внезапное его появление вкупе с омерзительным обликом сыграли не последнюю роль.
Шепотом ругаясь, Марьян Паков шарил лучом фонаря по комнате, выхватывая из тьмы поверженную мумию. Сухая и оттого весьма хрупкая, она, однако, не рассыпалась в прах от падения и удара об пол. Только что голова у трупа отвалилась да левая рука. Ну и еще нога подломилась.
— И чего же вы ждете, лейтенант? — недовольно вопрошал Кожин, пряча пистолет.
Паков обернулся; на его лице читалось недоумение.
— Патологоанатома вызывайте, — напомнил Андрей нетерпеливо. — Видите? У нас труп. Нужно выяснить причину смерти. Так мы поймем, что случилось с жителями Гродницы.
Молча и согласно кивнув, лейтенант уже поднял руку, на которую был надет браслет с коммуникатором, когда с улицы донесся отчаянный крик: