Вальдивия приказал, чтобы я ехала впереди на расстоянии половины дневного перехода и прощупывала почву в поисках воды. Меня сопровождал отряд солдат, сорок янакон и двадцать лам, груженных кувшинами. Остальные шли за мной группами, с разницей в несколько часов, чтобы не было давки у колодца, если мы найдем еще воду. Дон Бенито назначил главой сопровождавшего меня отряда Родриго де Кирогу: этот молодой капитан очень быстро заслужил его полное доверие. Кроме того, он обладал самым острым зрением; его большие карие глаза видели даже то, чего не существовало. Если бы на горизонте пустыни появилась какая-нибудь опасность, он бы заметил ее первым. Но никаких опасностей не было.
Я нашла еще несколько источников воды. Все они были не такие обильные, как первый, но их хватало, чтобы пережить переход через Мертвую пустошь. И в один прекрасный день цвет почвы снова изменился и над нами стали пролетать птицы.
К концу перехода через пустыню с момента отправления из Куско прошло, по моим подсчетам, почти пять месяцев. Вальдивия решил встать лагерем и подождать, потому что получил известие, что его близкий друг, Франсиско де Агирре, мог присоединиться к нашей экспедиции в этих краях. Враждебно настроенные индейцы следили за нами издали, не приближаясь. В очередной раз мне представился случай расположиться в роскошном шатре, подаренном Писарро. Я покрыла пол перуанскими покрывалами и подушками, извлекла из тюков фаянсовую посуду, чтобы больше не есть из деревянных мисок, и приказала сложить глиняную печь, чтобы можно было готовить как следует, а то в прошедшие месяцы мы питались исключительно злаками и вяленым мясом. В большой комнате шатра, которую Вальдивия использовал как штаб и залу для аудиенций и суда, я поставила кресло и несколько табуретов для посетителей.
Каталина целыми днями ходила по лагерю, неприметная, как тень, собирая для меня последние новости. Я знала обо всем, что происходит и у испанцев, и у янакон. Часто к нам приходили ужинать капитаны и с неприятным удивлением обнаруживали, что Вальдивия приглашает меня садиться за стол вместе с ними. Возможно, никто из них никогда в жизни не ел за одним столом с женщиной, ведь в Испании так не делается. Но здесь нравы более свободные. Комнату мы освещали свечами и масляными лампами, а для обогрева использовали большие перуанские жаровни, потому что по ночам было холодно. Как-то Гонсалес де Мармолехо, который был не только священником, но и ученым, попытался объяснить нам, почему тут времена года не совпадают с испанскими, почему когда в Испании зима, в Чили — лето, и наоборот, но никто его объяснений не понял, и мы остались в уверенности, что в Новом Свете законы природы действуют шиворот-навыворот.
В другой комнате шатра стояла наша с Педро кровать, письменный стол, мой алтарь, тюки и корыто для купания, которое долгое время оставалось без дела. Педро стал меньше опасаться отрицательных эффектов мытья и время от времени соглашался залезть в корыто и быть намыленным, но все-таки определенно предпочитал не мыться полностью, а обтираться смоченным полотенцем.
Это были прекрасные дни, когда мы снова стали той влюбленной парочкой, какой были в Куско. Ночью, перед тем как заняться любовью, Педро нравилось читать мне вслух свои любимые книги. Он не знал, что капеллан Гонсалес де Мармолехо учил меня грамоте: я хранила это в тайне, желая сделать Педро сюрприз.
Пару дней спустя Педро вместе с несколькими солдатами отправился объезжать округу в поисках Франсиско де Агирре и чтобы выяснить, нет ли возможности вступить в переговоры с индейцами. Я воспользовалась его отсутствием, чтобы принять ванну и помыть волосы квиллайей — корой одного чилийского дерева, которая убивает вшей и от которой волосы становятся как шелк и не седеют до самой смерти. Правда, на меня это средство не очень действует, потому что я много лет пользовалась им, а волосы у меня сейчас белые как снег. Что ж, по крайней мере, я не облысела наполовину, как многие в моем возрасте.
От долгой ходьбы и езды верхом у меня болела спина, и одна из моих индианок растерла меня бальзамом из криптокарии, который приготовила Каталина. Боль сразу же унялась, и я с облегчением легла в кровать, а Бальтасар улегся у моих ног. Ему тогда было десять месяцев, и он все еще был очень игрив, но уже достиг приличных размеров и ясно проявлял повадки охранника. Наконец-то бессонница отступила, и я быстро заснула.
Уже за полночь меня разбудило глухое ворчание Бальтасара. Я села на кровати, одной рукой пытаясь нащупать в темноте платок, чтобы накинуть на плечи, а другой — держа пса. Тут я услышала приглушенный шум в другой комнате и поняла, что там кто-то есть. Сначала я подумала, что это вернулся Педро, потому что караульные у входа больше никого не пустили бы, но поведение собаки заставило меня насторожиться. Времени зажигать лампу не было.