Кинус рассеянно взял, и… вздрогнул, – только дотронувшись до пиалы, он понял, что совершил ошибку. Его руки предательски дернулись, а взгляд испуганно застыл на Собинире – юноша разгадал ее уловку. Ужаснувшись выдать случившееся жене учителя, он, моментально поставил мысленный барьер-защиту на свои мысли, и отвел взгляд: «Теперь если Собинира и узнает что-нибудь, то только то, что сегодня у меня был небольшой флирт, но ничего конкретного, — подумал он, но успокаиваться было рано. Поражаясь неожиданному коварству этой милой, простодушной авидины, Кинус предположил: «Если даже Собинира что-то заподозрила, то, как же быстро все поймет Зориосс – самый мудрый и опытный среди нас? — вдруг осознав, что не готов, к откровенности с Зориоссом. — Ведь если тот поймет все до того, как я сам что-то расскажу, неизвестно, какая у него будет реакция! Скорее всего, он меня потом даже слушать, не станет!»
— Спасибо, — Кинус несколько секунд держал пиалу, борясь с сильнейшим искушением немедленно поставить на ее стол, но отступать было поздно. Набравшись решимости, он отпил пару глотков, но не выдержал и заторопился, поставив пиалу:
— Пожалуй, я пойду…
— Да подожди, выпей хотя бы чай…
— Нет, в другой раз. Собинира, спасибо, пожалуйста, извините, — Кинус поспешно встал и направился к двери, опасаясь, что если придет Зориосс, то поймет все и сразу.
— Ну что ж, дело твое, — Собинира была задумчива, она поняла, что он разгадал ее уловку: «Видимо, ему есть, что скрывать, — сочла она. — Только вот что может сделать этот милый юноша?» — недоумевала жена Зориосса, не успев уловить в мыслях Кинуса ничего конкретного.
— До свидания, не провожайте, — Кинус вышел за дверь и, оглядевшись, поторопился отойти от дома учителя. «Зачем я туда пошел?» — ужаснулся он. Заключив, что надо держать себя в руках, поспешил домой.
Уже несколько месяцев он жил один, отделившись от родителей, которых очень любил. Жить отдельно было для авидов нормально после двадцатидвухлетнего возраста. Это правило распространялось только на мужчин, девушки жили с родителями, пока не выходили замуж. А мужчины-авиды могли по желанию построить дом для себя, то есть материализовать, строить, как мы, они не умели.
Кинус материализовал себе дом. Он мог сделать все сам, но постепенно, за некоторое время, или сразу, позвав на помощь нескольких авидов. Так он и поступил, пригласив друзей помочь ему.
Его дом получился красивым, в авангардном стиле. В нем было два этажа и небольшой чердак сверху, а там – одна – маленькая, но уютная комната с покатым потолком, который снаружи был треугольной крышей. Сюда, на огромную кровать, занимающую почти всю комнату, он и лег, придя сейчас домой.
Он лежал на спине, глядя на треугольный потолок и пытался привести в порядок мысли. То, что произошло сегодня, перевернуло его жизнь. Он понимал, что теперь отвечает не только за себя, но и за ту, с кем теперь связан, а также за остальных авидов, на которых вполне может лечь тень от его поступка. «Если визгоры узнают, что раб позволил себе такое с дочерью вождя, то … — он запнулся, чувствуя, как дыхание зашлось на этой ноте. Переборов тревогу, продолжил. — То…мягко выражаясь, надо ждать всевозможных «неприятностей»… И не только мне! «Неприятности» будут у всего поселка!». Во время встречи с Эссборой Кинус не задумывался над этим, а теперь подобный вывод напрашивался сам. «Да еще, как назло, я додумался зайти к Зориоссу. Если бы он оказался дома, –сразу бы все понял! Даже Собинира что-то заподозрила!» — корил себя молодой авид, понимая серьезность положения.
«Нет, надо взять себя в руки и успокоиться, — нервничал он. — Надо найти выход. Выход… Какой выход? Что я могу предложить? Стать ее мужем? Меня и слушать никто не будет. Само такое предложение – неслыханная дерзость! К тому же ее отец готовит свадьбу с Дариоттом, а если тот что-нибудь заподозрит… — Кинус передернулся. — Он тут же пригласит авида, чтобы с помощью ясновидения прояснить ситуацию. Это будет неслыханный скандал! Визгоры не терпят обмана! Они и так обвиняют авидов в малейшей провинности, а за такое... И о чем я только думал раньше? — психовал Кинус, в ужасе от очевидных последствий произошедшего, но дойдя до последней точки нервного напряжения, все-таки предпринял попытку взять себя в руки и собраться с мыслями: Нет, хватит истерить! Этим делу не поможешь!», — но успокоиться не получалось, и он стал думать об Эссборе. Вспоминал их встречу, свои ощущения рядом с ней, ее очарование, их любовь. «Ведь все это было не просто так?» — наконец спросил он себя, и тут… в полной сумятице его мыслей, стала постепенно проступать истина. «Конечно, нет! — ответил он. — Я поддался неожиданному влечению к ней, – у авидов такое часто случается. Если бы Эссбора была авидиной, подобное не осуждалось бы, но она – визгорна. Я знал это и… посмел прикоснуться к дочери вождя! — он остановился, задав себе главный вопрос, и сразу ответил на него. — Так почему я осмелился на это? А потому, что в известный момент ясно, отчетливо услышал «благословение»! Разве этому можно не доверять? Иначе я бы не решился…». «Так может, я напрасно волнуюсь? — вдруг подумал он. — Раз «благословение» было, значит, выход есть!», — юноша немного успокоился. Он лежал, глядя в потолок, и ясно представлял момент, когда «благословение» было получено и не один раз, а трижды. Он думал об этом снова и снова до тех пор, пока в голову не пришла мысль, спросить небо. Узнать у него, что нужно, чтобы «благословение» исполнилось, и их с Эссборой жизни соединились? «Ведь единственное, чем я могу оправдать себя, это тем, что я получил известный знак! Значит, логически рассуждая, ответ связан с ним!» — Кинус осторожно нащупал нить этой мысли, представлять момент, когда услышал «благословение». Мысленно ушел в космос, туда, откуда, как он считал, «благословение» пришло, – нащупывать нить каких-либо аллюзий, распутывая клубок загадок, включая ясновидение и интуицию, было свойственно авидам.