«Только бы продержаться и не выдать смятения», — думала девушка, направляясь в гостиную.
В гостиной за обеденным столом увидела мачеху и брата. Едва поздоровавшись, села на свое место, и украдкой взглянула на Сориуса, но встретившись с его холодным, буравящим взглядом, внутренне содрогнулась, подумав с тоской: «Вряд ли можно рассчитывать на что-либо хорошее от него…».
Пожелав всем доброго утра, вошел отец и, поцеловав жену и дочь, сел за стол. Внешне Эссбора сохраняла полное спокойствие, но в душе вся дрожала. Дворецкий разложил еду по тарелкам и разлил чай. Некоторое время все молчали, и завтрак проходил, как обычно: чинно и неторопливо, но неожиданно отец спросил:
— А скажи, Эсс, как получилось, что ты вернулась вчера так поздно?
Эссбора едва не выронила пиалу с чаем, но, сделав усилие, справилась с волнением, – надо было ответить.
— Я… я… я… — запинаясь начала она, и выпалила первое, что пришло в голову: — потеряла в саду свои часики, — почувствовав, как запылали щеки, показала часики на цепочке, обвитой вокруг запястья.
— Часики?! — заставив Эссбору передернуться, язвительно вступил, было, брат, но взгляд вождя осадил его.
— Часики?! — переспросил отец, задержав на дочери долгий взгляд.
— Да… они соскользнули с руки, — подтверждая это, Эссбора изо всех сил усмиряла дыхание, разрывавшее грудь, и видя, что отец смотрит с сомнением, через силу договорила:
— Я пыталась найти их… и… нашла…
Опустив глаза, в ужасе приготовилась. «Сейчас брат вмешается и прояснит ситуацию… Сейчас… сейчас… он сообщит о моем свидании с Кинусом!» — в панике, в полном напряжении, не поднимая глаз, замерла она, но прошло полминуты, а брата, как ни странно, молчал.
— Разве эти часики стоили того, чтобы искать их допоздна? — раздался, наконец, недоумевающий голос отца. — Надо было послать прислугу.
У Эссборы отлегло от сердца. «Отец ничего не знает, кроме того, что я вернулась поздно, раз поверил моей нелепой вынужденной лжи. А брат почему-то молчит…».
— Извините, отец… я не подумала… — Эссбора невзначай взглянула на брата, тот засверлил ее насмешливым испепеляющим взглядом, заставив отвести глаза.
— Хорошо, забудем об этом, — успокоился отец, продолжив. — Сегодня ты поедешь со мной, Эсс, в поместье Дероуса… пообщаешься там с Дариоттом.
— Дариоттом?.. — с ужасом вспомнив жениха, шепотом переспросила Эссбора.
— Да.
— Но, я пока ничего не решила, я не готова! — вскрикнула она, но отец не внял:
— Ничего, Эсс. Мы едем, чтобы вы с Дариоттом побеседовали… возможно, это ускорит твое решение. Вчера я разговаривал с Дероусом, он очень рад, что ты, наконец, станешь невестой его сына. Он пригласил нас сегодня к обеду.
«Час от часу не легче, — затосковала Эссбора. — Если мы поедем в поместье Дариотта, то придется общаться с ним, сейчас, после всего… но главное, я не успею на свидание к Кинусу… ведь он будет ждать меня в пять часов». Встреча с Кинусом – это единственное, чего она хотела и дожидалась с огромным нетерпением, а вместо этого придется около трех часов скользить в плавноходе, терпеть общество будущего жениха во время обеда в его семействе, снова три часа добираться назад. «А потом будет слишком поздно, и я не встречусь с тем, кто составляет для меня единственное счастье и смысл», — но возразить было нечего.
— Я жду тебя к двенадцати часам в своем кабинете, — потребовал отец, и почти закончив завтракать, попросил Осиуза отнести чай в его кабинет.— Мне надо немного поработать. Я попью чай у себя… Эсс, не забудь – в двенадцать, — напомнив это, вышел в сопровождении Осиуза, который последовав за вождем, нес поднос с чаем и чайными принадлежностями.
Как только отец вышел, Эссбора поднялась с места:
— Мне надо подготовиться, — холодно сказала она и направилась к двери.
Сориус проводил сестру циничным взглядом, – ее игра «в переглядки» снова сильно завела его. Уже давно Эссбора вызывала у него определенные желания, которые приходилось скрывать, чтобы не вызвать недовольства отчима еще и в этом вопросе. Расположение Витора было в приоритете и все, что Сориус мог позволить себе до этого времени – лишь несколько нескромные взгляды в сторону сестры. Она, несомненно, будила в нем какие-то желания, но, будучи визгором, он не придавал значения, каким бы, то, ни было чувствам.