Ощущая рядом толстоватого, неповоротливого «увальня» – своего жениха, думала с дрожью: «Если не произойдет какого-нибудь чуда, способного расстроить свадьбу, то очень скоро Дариотт будет рядом со мной на всю жизнь… – вот так же, как сидит сейчас… – как каменное изваяние…», — ей казалось, что он озабочен только собой, а к ней относится как к возможности приобретения еще одного поместья, ну и устройству для секса в придачу.
«Но это еще не самое страшное! — сильнее заволновалась она. — Самое страшное начнется, если он вдруг… — она замерла, чувствуя, как дыхание зашлось на этой ноте, — заподозрит, что не первый…». Такие ситуации были крайне редко, но Эссбора слышала, что если жених узнает о таком до свадьбы, то со скандалом и пафосом откажется от невесты. Визгоры выяснят, кто посмел соблазнить дочь вождя, основательно накажут плетьми и посадят в темницу. Скандал огромным пятном ляжет и на ее отца, и ему придется оставить статус вождя, хотя… у того был выбор, – он оставался вождем, отказавшись от дочери и, как правило, так и происходило.
Если же свадьба состоялась, то обманутый муж мог не отказаться от жены. Скандал в этом случае зависел от того, знает ли еще кто-нибудь о том, что невеста имела добрачную связь. Если об этом никто, кроме ее соблазнителя, не знает, то его накажут также, хотя скандал, возможно, не выйдет за пределы семьи, но… при малейшем подозрении, что сплетни просочились, разгорится с огромной силой. Вспомнив это, Эссбора прерывисто вдохнула: «Надежды, что Дариотт ничего не поймет, мало. Надо было рассказать все отцу до его согласия на свадьбу, но я упустила момент,… а сейчас переговоры уже идут, и остановить их выше моих сил». — Ей стало страшно. Вспомнив слова возлюбленного, что нельзя поддаваться мрачным мыслям, она думала с тоской: «Да, нельзя, но это легко только на словах!».
Эссборе, сдерживающей подступающие слезы, стоило огромных усилий держаться спокойно, и обед казался ей бесконечно долгим.
«Этот брак – мое заточение!» — заключила она, осознавая, что у нее не хватит сил признаться в связи с Кинусом до свадьбы, – она вообще не сможет признаться в этом. «Если бы отец не поспешил, я, может, рассказала бы ему, но теперь уже поздно. Хотя он все равно не понял бы меня. Он даже не придал значения моей просьбе! Для него чувство любви несущественно, только расчет. А я не понимаю, какая разница сколькими поместьями владеть – одним или двумя одинаковыми?» — думала Эссбора, зная, что главный стимул для отца – объединение поместий. Для визгоров разница владеть одним поместьем или двумя была продиктована честолюбием и амбициями. Никакой практической цели в этом не было, это доставляло удовольствие, только потому, что тешило амбиции.
Эссбору же возможность управлять еще одним поместьем ничуть не радовала, – она и своим управляла, не испытывая удовольствия. Для остальных же ее собратьев владение поместьем, а тем более двумя, было предметом гордости и огромных мечтаний. Взять хотя бы дочерей других высокопоставленных визгоров, «подружек» Эссборы, для них это было бы высшим счастьем.
Пока она думала так, отцы полностью договорились и теперь, довольные, посмеиваясь, поднимали бокалы.
Витор, правда, испытывал некоторую неловкость перед дочерью: «Она ведь просила меня дать подумать несколько дней, а я, опасаясь, что она затянет с ответом, и все расстроится, поспешил, так и не услышав ее согласие». — Это немного смущало его. Взглянув на дочь, выглядевшую отчужденной и бледной, он несколько заволновался, думая: «Наверно ее вид вызван обидой на меня».
— Может, вам с Дариоттом стоит прогуляться, Эсс, — предложил он, полагая, что прогулка сгладит эту обиду.