Понимая, что не должна так себя вести, Эссбора сдавленно добавила:
— Не сегодня…
— А когда? — хмуро надавил Дариотт.
— Не знаю… потом…, — прошептала она, замирая от его душащего взгляда, и изо всех сил постаралась принять спокойный вид, но только еще больше напряглась, а ее прелестные пухлые губы предательски задрожали.
Несколько секунд жених оценивающе рассматривал ее. «Нет, это не из-за моей неловкости, – она слишком взволнована… похоже, причина в ней» — опроверг он свое подозрение, и, не зная, как истолковать ее волнение, определил как нерешительность: «Наверное, это потому, что девушке в первый раз трудно решиться».
— Что ж, первый раз… всегда страшно, — «успокоил» он, и чтобы подбодрить, хотел обнять, а неуклюже шагнув к невесте, наступил ей на ногу.
Вскрикнув, Эссбора отскочила, попутно содрогнувшись от слов про «первый раз».
— Зачем откладывать? Мою комнату подготовили для нас, — продолжив атаку жених, не заметив своей очередной неловкости, – снова сделав к Эссборе шаг, желая наверстать сорвавшееся объятие. Отступая, дочь вождя еле удержалась на ногах, оказавшись вплотную к кушетке, и осознав, что дальше отходить некуда, в ужасе остановилась. Напряженно следя за каждым движением своего неуклюжего жениха, ощутила себя в западне.
«Да можно прямо здесь, на кушетке! — мелькнула у того внезапная мысль, заставив, чуть ослабив напор, неуверенно осмотреться. — Надо лишь закрыть дверь и задернуть занавески». Если бы Дариотт не был таким увальнем, сделал бы это быстро, а он, выбирая, что сначала: дверь или занавески, – чуточку затормозил, но… завершив выбор… шагнуть по направлению к двери.
Пока Дариотт мешкал, Эссбора поняла его замысел и вся похолодела:
— Нет, нет, нет! Я не могу! — внезапно громко, изо всех сил крикнула она, словно пытаясь задержать надвигающуюся на нее махину неизбежного скандала, – испугавшись: «Если он закроет дверь, я уже не смогу его остановить!».
Дариотт, однако, успел закрыть дверь, но неожиданно громкий крик дочери вождя обескуражил его и сбил с толку, дезориентировав. Уставившись на невесту, он снова попытался вникнуть, что же происходит: выражение ее лица было испуганным, но ответ, как-то уж слишком безоговорочно непреклонен… До Дариотта стало доходить, что ее заявление, возможно, не нерешительность. «А что тогда? — вдумывался он. — И стоит ли продолжать? Конечно, в первый раз лучше бы в комнате… на постели… А на веранде совсем не то…»:
— Тогда пройдем ко мне…
— Говорю тебе – нет! Нет и нет!!! — дочь вождя опять сорвалась на крик.
То, что она допускает крики, заставило жениха думать, что это серьезно.
Эссбора сжалась, понимая, что ведет себя непристойно, – не как подобает дочери вождя, но, осознавая себя на грани позорного разоблачения, не могла побороть истерику, а закрытая дверь бесконечно увеличивала страхи.
Желая прояснить, что происходит, Дариотт шагнул к невесте вплотную, и, потребовал:
— Объясни почему?
Не представляя, что ответить Эссбора вновь закричала:
— Нет! Не подходи! Не приближайся, не могу! Не могу! — вся дрожа, она чувствовала, как подгибаются колени, и с мольбой глядя на Дариотта, сильнее прижалась к кушетке, (возле которой стояла).
Оценивающе разглядывая ее, жених, убедился, что отказ безоговорочный и твердый, но решил: «Что ж, никто не осудит меня, если я сделаю это и без ее согласия», — и соблазнившись мыслью, чуть поколебавшись, схватил Эссбору за плечи, укладывая на кушетку:
— Тогда, ложись! Если не хочешь ответить…
— Пожалуйста… не надо… прошу тебя… — из глаз невесты потекли слезы. — Подожди до свадьбы… я не могу… сейчас… — прерывающимся голосом взмолилась она.
Дариотт снова заколебался, ему не хотелось начинать супружескую жизнь с насилия: «Тем более она девственница, — прикидывал он. — Но почему не объяснит конкретнее, твердит – нет, не могу!» — это серьезно тревожило его. — Что значит твое «не могу»? — сквозь зубы процедил он, и, зная лишь один ответ на этот вопрос, вдруг машинально мысленно ответил на него: «Обычно женщины «не могут», когда у них определенные дни, — а удивившись предположению, остолбенел, прикидывая. — Да, похоже на то… — и утвердился, заключив: — Так, может, она стесняется сказать мне об этом?» — это заметно успокоило его, но он придирчиво спросил:
— Не можешь почему? — сжимая ее плечи.
— Я…я, у меня… — лепетала Эссбора, чувствуя, как активно он прогибает ее, в сторону кушетки. Из последних сил удерживаясь на ногах, знала, что если уложит, объяснения будут бесполезны. — У меня… — помня о бесцеремонности визгоров, понимала, что Дариотт вот-вот потеряет терпение и перестанет слушать. «Лучше сказать все сейчас, до того, как он толкнет меня на кушетку», — но не в силах была собраться с мыслями, чтобы объяснить все не вызвав моментального скандала, ощущая, что еще чуть-чуть и надвинувшаяся махина огромного несчастья, которое сулило разоблачение, накроет ее с головой.