— День свадьбы пока не назначен, отец сказал дня через три, — ответила дочь вождя.
— Значит, три дня у нас есть, — Кинус задумался: «Это в лучшем случае, если для Эссборы наша близость что-то значит. Тогда она нашла бы сегодня способ не поддаться на уговоры Дариотта, — то, что такие уговоры были, Кинус не сомневался, зная, что так заведено. — Но как спросить об этом напрямую? — он колебался. — Имею ли я право задать такой вопрос?».
Может показаться странным, что ясновидящий авид, мучается подобными сомнениями. Он мог бы просто «увидеть» ситуацию или прочитать мысли своей возлюбленной, но… сейчас у Кинуса уже не получалось ни «увидеть», ни прочитать мысли. Услышав о свадьбе, он ясно почувствовал, что какие-то мужчины совсем недавно дотрагивались до Эссборы, и его ясновидение замкнуло, а разыгравшееся воображение заставляло «увидеть» и то, чего не было. Надо было обрести хладнокровие, но это никак не удавалось. Ощущая, как его лихорадит от всевозможных подозрений, он спросил:
— Эсс, вы ведь с Дариоттом теперь жених и невеста, — начав чуть издалека, и соприкоснувшись ладонями, скрестил с Эссборой пальцы, немного от смущения перед дерзким вопросом:
— Я не хочу обидеть тебя, но скажи, между вами что-нибудь было сегодня?
Ее пальчики, дернувшись, напряглись, – Эссбора содрогнулась, вспомнив домогательства Дариотта, – ей до сих пор было стыдно своих несдержанных криков, а главное страшно, что после свадьбы она не сумеет избежать близости с ним:
— Зачем ты спрашиваешь?
Последовала пауза.
— Я хотел бы знать…
Эссборе хотелось рассказать Кинусу о Дариотте, но эта тема настолько пугала дочь вождя, что она не в силах была обсуждать ее: «Зачем говорить об этом?! Кинус все равно ничем не поможет, а Дариотт теперь мой жених, и близости с ним не избежать, хочу я этого или нет… А если бы у нас что-нибудь было, скандал бы уже разразился! Неужели Кинус надеется, что Дариотт не разобрал, что не первый?!» — с досадой подумала она. Ее откровенность сдерживало и то, что Эссбора до сих пор не знала, почему авид не остановился и пошел на такую безнадежную связь. Ощущая себя в тупике, она боялась сорваться на упрек возлюбленному и поспешила отмахнуться от выяснения: «Лучше не портить драгоценные минуты счастья, ради которых я пошла на все это!» — и, чтобы не развивать тему, ответила безучастно:
— Нет, ничего…
Но сомнения не покинули Кинуса, – то, что при его вопросе Эссбора вздрогнула и замкнулась, – не осталось незамеченным. Ее долгие раздумья и вымученный короткий ответ, показались неубедительными. Кинус, как любой авид, ответственно относился к правилам «благословения» и сейчас сильно волновался из-за того, что, возможно, нарушил их. Он знал, что это очень серьезно и должен был полностью убедиться.
Несмотря на громадное неравенство между ними, Кинус верил, что «благословение» поможет им быть вместе, но для этого Эссбора должна была хранить ему верность. «Вот только как убедить ее в необходимости этого, не раскрыв тайны «благословения?» — Кинус знал о нравах визгоров, об их отношении к сексу, и его волнение было обоснованным.
Продолжая держать ручку Эссборы, он все еще скрещивал с ней пальцы. Она же старалась отогнать от себя воспоминания о Дариотте, и ее пальчики, обмякнув, выскользнули. Рука Кинуса оказалась на ее запястье, чуть дотронувшись до которого он вздрогнул, отчетливо ощутив, что недавно другой мужчина держал Эссбору так, как держит он. И этот другой был или взбешен, или… возбужден, – смятение авида возросло, а ревность затмила рассудок.
Держа Эссбору за руку, он прислушался к ее состоянию, пытаясь «увидеть», что же произошло, но ясновидение окончательно заклинило, и это только сильнее разожгло его: «Конечно, она же визгорна! Удивительно, что она вообще говорила о любви! — мысленно взвился он. — Может, она и не такая, как все, но воспитание, обычаи, среда, в которой она росла, наложили свой отпечаток, – она чего-то не договаривает! Поэтому так напряглась, когда я спросил о Дариотте!». Он внимательно прислушался к ней, но тщетно. «Или Эссбора перестала думать о Дариотте, или… у меня разыгралось воображение… — осознал, наконец, он, и решил притормозить. — Стоп, хватит, она же ответила отрицательно! — вспомнив это, он чуть успокоился. — Тогда чего мне еще надо?!» — он отпустил ручку возлюбленной, и хотел отвести от нее глаза, но его взгляд застыл на ее запястье, а внутри похолодело, – он увидел несколько синяков, как от пальцев, и у него перехватило дыхание.
— Эсс, что это?! У тебя синяки! — вскричал он.
Эссбора с изумлением взглянула на руку и, вспомнив, как грубо схватил ее брат, поняла, откуда они взялись. Воспоминание о брате кольнуло не менее больно, чем о женихе, – ей было стыдно, что брат смеет теперь так нагло вести себя с ней. Избегая и этой темы, Эссбора небрежно отмахнулась: