— Скрутить его будет трудно, ты же знаешь, как опасны рабы, — объяснил он Дариотту. — Но, кажется, у меня в багажнике есть кое-что, что нам поможет. Совсем недавно я был в гостях у приятеля, и он дал мне немного сока ягузы, — Сориус сделал вид, что вспомнил о поездке к другу.
Никакой поездки не было, Сориус еще дома просчитал этот момент: «Дариотт не должен догадаться, что я все спланировал и заранее знал, что их с Эссборой свидание не состоится» — решил он, поэтому и придумал историю о поездке в гости. — «Иначе как объяснить наличие сока ягузы у меня в плавноходе. Необходимо, чтобы Дариотт считал, что все вышло случайно!».
Сориус так изворачивался еще и потому, что сок ягузы был запрещен. Его нельзя было собирать и материализовывать, нельзя было даже иметь. Этот сок действовал как моментальный наркоз, переходящий спустя некоторое время в яркий и длительный наркотический эффект. Для того чтобы ощутить его действие, надо было лишь вдохнуть его запах. Когда Сориус узнал о нем, он пригласил к себе авида-повара из кухни и, не вняв протесту раба, заставил материализовать немного такого зелья, пригрозив наказанием, если тот кому-то расскажет. С тех пор Сориус иногда баловался запрещенным снадобьем, вдыхая, чтобы развлечься. Сегодня он заранее решил, что с помощью этого сока с наглецом авидом можно будет справиться без труда и взял немного с собой.
— Сока ягузы? — скривил губы Дариотт, взглянув на приятеля, зная о запретности снадобья. — Но… — начал, было, он.
— Надеюсь, ты не будешь болтать? — насторожившись, перебил Сориус.
— Да нет, мне-то зачем… — Дариотт «наркотиками» не увлекался, ему хватало веселящих напитков.
— Хорошо, тогда я пойду и принесу его. А ты следи, чтобы парочка не ушла, — и Сориус отправился к плавноходу, собираясь принести приготовленные утром мешки, веревки, тряпки и склянку с ягузой.
Когда он вернулся, Кинус и Эссбора еще находились внутри тоеллы, но дерево многозначительно раскачиваться перестало.
Кинус не хотел вести Эссбору к водопаду – там, на берегу, был рассыпан порошок. Если Эссбора наступит на него, то ее следы через некоторое время начнут светиться, а это было совершенно ни к чему. Поэтому чтобы не разгуливать по лесу, они решили остаться во временном пристанище тоеллы. Там они могли стоять, прислонившись к стволу, и друг к другу, и им это нравилось. После своей стихийной близости они обсуждали вчерашний вопрос – стоит ли нести «инфаскоп» к авидам сегодня, без ключа воспроизведения. Эссборе хотелось поскорее прояснить свое положение, и она считала, что стоит. Кинус, напротив, уверял, что это бессмысленно и не убедит визгоров. «Тем более что у нас с тобой есть еще один день» — уговаривал он. Пока он втолковывал ей, что у них впереди еще день, Эссбора восприняла это с другой стороны, что остался всего один день, и впала в отчаяние.
К тому же она не верила, что возвращение «инфаскопа» улучшит ее положение, ведь она-то не авидина. Кинус улавливал ее мысли и, опасаясь этой темы, опять перешел к объятиям. Тема была закрыта ласками и поцелуями, – через некоторое время дерево снова закачалось в ритм их новой близости.
Сориус как раз показывал Дариотту мешки и веревки, объясняя, что нашел их в багажнике. Он ссылался на то, что, наверное, шофер положил их туда, готовясь к поездке за фруктами. Увидев, что дерево опять затряслось, Дариотт почувствовал не знакомые доселе обиду и боль, все в его душе переворачивалось от несправедливости, и причина возникновения мешков у Сориуса в багажнике не заинтересовала. Дариотт забыл даже о своей вечной озабоченности казаться неотразимым.