Смерив его долгим взглядом, я медленно кивнул и улыбнулся в ответ:
— Оди. Мое имя Оди. А ты не побоялся, что я тебя пристрелю? Тупо ради того, чтобы забрать лодку и винтовку.
— Я послушал тебя, стоя там на стене снаружи. Как ты говорил с Имбо. Увидел, как ты сел у моего навеса… но не тронул ничего. И стало ясно, что просто так ты стрелять не станешь.
— Хм… А ты… ты ведь непростой рыбак, да?
— Я рыбак. Уже давно.
— Ясно… Скажи, Мумнба, не хочешь отправиться со мной? Ты гоблин явно непростой…
— И я давно уже не ходок — ответил он, посыпая куски рыбы перцем из банки — Давай поедим, Оди. Выпьем. Поговорим. Судя по твоему телу… ты тоже не из простых рыбаков. Столько следов от заживших ран я еще никогда не видел ни на одном человеке… а я повидал немало хороших бойцов, прошедших через немало побоищ. А еще…
— А еще?
— А еще твое тело выглядит так, словно его пытались нарубить на мелкие ломтики… — он ткнул пальцем в нарезанную рыбу — Примерно вот так.
— Пытались — кивнул я, беря первый истекающий жиром кусок рыбы.
— Не знаю насчет ног, но с руками у них вроде бы получилось… ты ведь не терял рук, Оди?
— Терял — промычал я, мысленно давая себе приказ больше не таскать на себе рваных маек и не светить голым торсом.
У меня действительно слишком много характерных ранений. И только сейчас до меня доперло, что эта нательная «карта» является одним из лучших вариантов поиска меня в любых руинах. Те же шрамы в районе плечевых суставов уже указывают прямиком на меня — у здешних аборигенов, рожденных в затопленных руинах и на ближайшем берегу, таких ран попросту не может быть. Здесь если потерял конечность, то это навсегда — новую никто не пришьет. Здесь вообще все крайне хреново обстоит с хирургией. И об этом мне уже рассказала жирная туша сидящего напротив рыбака. С точно таким же интересом как у него, я «читал» хронику его жизни по его же коже. Вон то на ребрах очень давний след от мачете, причем ребра переломало, зажили они хреново и неправильно, а плоть сшивал кто-то слепой и крайне неумелый. В левом плече две оплывшие от времени отметины пулевых попаданий. Кожа на голове слева серьезно обгорела, от уха мало что осталось. В правом бедре еще следы от пуль. На животе несколько залеченных ран от ножевых ударов, причем ударов умелых, пытались вскрыть требуху и получись такое — рыбак бы здесь сейчас не сидел. Его руки исполосованы полностью, есть и следы чьи-то немаленьких клыков, но там и свежих отметин хватает, напоминающих, что рыбалка в этих вода дело опасное.
Да… напротив меня сидел примерно шестидесятилетний боец, ветеран, что давно утратил физическую форму, но сохранил умения и правильно реагирующие на все странное мозги. Да я расслабился, но он сумел воспользоваться этим на все сто. Где-то в затылке у меня задрожала тонкая струна, что всегда оживала, когда среди серого податливого месива я натыкался на что-то твердое. Рыбак с труднопроизносимым именем был находкой… но я уже понял, что уговорить его не удастся и… отведя взгляд, предпочел заняться жадным пожиранием рыбы. Какой смысл впустую сотрясать воздух?
И рыбак понял мои телодвижения правильно. Удовлетворенно кивнув, он, медленно жуя, некоторое время о чем-то думал, потом неспешно утер жирные губы ладонью и ею же ткнул вверх, указав на ляжки прикованного раба.
— Забирай его, если тебе нужен кто-то на весла. Да и с шестом он работает неплохо. Выносливый. Живучий. Трусливый. Продам недорого.
— Так себе ты его хвалишь — усмехнулся я.
— Этот тощий каброн и одного доброго слова не стоит. Плывущий по течению кусок дерьма. Но в этот раз течение идет в нужную тебе сторону — тебе ведь все равно не миновать Церрадуры. Там сдашь его ближайшему вихиляру и избавишься от вони этого бастардо.
— Почему это мне не миновать Церрадуры?
— А зачем обходить её стороной, амиго? Там лучший рынок, там сочащиеся похотью дома блуда, неплохие кантины и… там всегда нуждаются в убийцах вроде тебя.
— Вот теперь ты хвалишь по-настоящему — улыбаться я не стал, чтобы не растерять заполнивший рот рыбий жир — Раньше ты жил там?
— Давно.
— Служил кому-то богатому?
— Давно. Он умер.
— Убили?
— Я был его телохранителем. А я жив.
Правильно поняв намек, я пожал плечами:
— А может ты проспал покушение, а потом просто свалил подальше в руины…
— Я не проспал. Я вообще в те времена спал очень мало. Дон Матео умер в собственной постели. От старости. Когда он подобрал меня десятилетнего сироту на улицах Церры, ему было сорок с небольшим. Я служил ему больше тридцати лет. А когда он умер в своей постели, я… ушел.