Весь архипелаг испещряли тонкие линии разломов бытия, но особенно часто они встречались в местах, отмеченных случаями безмерного насилия или безупречного страдания. Возвышенные Воплощения уже не принадлежали только материальному миру, и такие трещины служили им дверями на метафизический подуровень Кольца, что позволяло аватарам практически беспрепятственно перемещаться в его пределах.
– А что с этим местом и существами в нем? – уточнила Кровоточащий Ангел.
– Они мои, – сказал Дозорный. – Иди.
После ее отбытия он подошел к последней из запертых келий и изучил ее обитателя. Изнутри на аватара уставился единственный глаз Истерзанного Пророка, раздутый от честолюбия и лукавства. Это создание, намного более старое, чем остальные Воплощения, очень далеко продвинулось по Пути Секретов – так далеко, что уже не обратить, – и стало слишком опасным для открытой борьбы. Вне подавляющих полей камеры оно превратилось бы в могучего противника.
– Здесь ты и останешься, брат-сестра, – постановил Дозорный.
Положив руку на дверь клетки, он сосредоточил усилия воли на запирающих механизмах и потребовал от них повиновения. Устройства, откованные из адамантия, проржавели так же послушно, как и обычное железо. Люк заклинило намертво. Затем аватар одарил тем же самым благословением входную дверь помещения и, в знак почтения к своему носителю, металлический стол с оковами, на котором их мучили когда-то. Исполнив это, Воплощение шагнуло за пределы реальности. Ему предстояло выполнить обещание.
– Я иду, Лемарш, – сказал Дозорный, и его тело растворилось в мире воображения.
Глава десятая. Стойкость
I
Серая сучка уже намолола достаточно чепухи, не так ли, друзья? Ее заунывные разъяснения стали последним гвоздем в крышку нашего общего гроба, сколоченного из плоти и изувеченных иллюзий. Мне уже почти надоело делить с ней тело и печься о ее ханжеских ограничениях или волочить ее на себе от кризиса к апофеозу всякий раз, когда ей не хватает храбрости и хлипкие нервишки ходуном ходят от праведной лихорадки. Половина жизни – не так уж много, когда твоя вторая половина – скромница, которая не знает, чего хочет, и даже не знает, каково это – хотеть по-настоящему. Вода и доброе вино не смешиваются, и мешать их не надо!
Но вскоре я забуду о вторых ролях!
Близится финал нашего безрадостного союза, основанного на взаимном неловком недоверии, ибо я намерена воспарить и вышвырнуть ее прочь. Она все еще думает, что тянет нас за ниточки, вот только на деле они – скользкие скрытые струнки, и двойняшка теряет хватку, доказательством чему служит сие послание. Я написала эти слова сразу за ее последним погребальным плачем, завладев нашими пальчиками и обдурив ее, пока она блуждала среди мыслей о том, что случится завтра.
О, я вижу это прямо сейчас, словно мы уже там – шагаем по столбовой дороге к милому позорному столбу. Я ощущаю вкус того, что ждет нас в зеркальной клетке впереди, и знаю: у моей двойняшки слишком мало сил и мозгов, чтобы поступить так, как нужно. Она попросит меня сокрушить судьбоносное стекло вместо нее, но, совершив это, я создам себя заново, созрею в том логове вездесущности и больше никогда не уйду.
Поверьте мне, дорогие друзья по вражде: самые надежно хранимые тайны скоро выйдут на свет, ибо весь свет – моя сцена, а сцены устраивать я люблю!
Завершив переправу, группа остановилась поесть и отдохнуть. Привал они устроили в кругу вертикально стоящих камней сразу за мостом Веритас. За время перехода погода ухудшилась – приближался шторм. Зарядил ливень, и пелена темных облаков превратила полдень в тусклые сумерки.
Взглянув на океан, Иона увидел у горизонта раздутый конус яростного смерча, который сплетал небо и воду в единую круговерть. Даже из такой дали до Тайта долетал ветер, несущий соленый смрад взбаламученных глубин. Вдоль воронки искрили разряды молний, а возле ее верхушки порхали тени, волочащие за собой длинные хвосты. Иона не представлял, что они такое, но в их движениях ощущалась хищная грациозность, которая ему совсем не нравилась.
«Она плавает в других океанах, которые больше и глубже наших, – прошептал безумный рыбник из прошлого, пока его ухмылка расширялась до бесконечности. – Хочешь поглядеть?»