Открытый участок между колоннадами украшала мозаика из треугольных плиток розового и голубого цветов, причем узоры расходились от центра двора. Там располагался фонтан, вырезанный из розового мрамора с голубыми прожилками, – чудовищная абстрактная скульптура, переплетение закрученных волн и растянутых ртов, хищно впивающихся в соседние завитки. Многочисленные пасти с бульканьем извергали кипящую воду. Из-за клубов пара, окутывающих пьедестал, казалось, что статуя постоянно дрожит и извивается.
В своем походе Иона видел бессчетные ужасы, но ему никогда не встречалось нечто, источающее настолько глубинную жуть. Фонтан казался расчетливо безумной насмешкой над нормальностью.
«И близко к этой штуке не подойдем», – решил Тайт.
Подняв голову, он посмотрел в черное небо, пересеченное толстыми серебристыми нитями. Метавшиеся в этой паутине сгустки яркого света издавали электронный визг, отголоски которого разносились по двору, несмотря на большое расстояние. Время от времени пряди звенели и пульсировали, пятная все вокруг сине-фиолетовым светом.
– У Свечного Мира не такое небо, – угрюмо сообщила Чиноа Аокихара.
– А это не внутренний двор схолы, – добавила Харуки, хмуро глядя на одноглазые изваяния. – Я помню его другим.
– Мы все помним его другим, – согласилась старшая целестинка. – Пастырь, где сестра Гиад?
– Она… больше не с нами, – тихо произнес Иона.
– До нее добрался враг?
– Да, сестра. – Ответ как ответ, не хуже любого иного. – Боюсь, что так.
Обернувшись к главным воротам, Тайт обнаружил ровную стену. Исчезли не только двери, но и коварные окна, заполненные светом.
– Мы не выйдем там, где вошли, – подытожила Индрик. Огромная целестинка по-прежнему держала настоятельницу, которая так и не пришла в себя.
– Раньше здесь тоже так было, сестра? – уточнила Чиноа у соратницы.
– Нет, старшая сестра, но ловушка та же самая.
– Неважно, – сказал Иона, вновь изучая внутренний двор. – Мы не вернемся, пока не убьем Ведаса. – Он показал на дальнюю стену, где ждали несколько дверей, выкрашенных в разные тона. – Похоже, дорога у нас только одна.
– Скорее, много дорог, Тайт, – поправила его Аокихара, шагая вперед.
– Нет! – предупредила Индрик, перекрыв ей путь. – Только не через двор, старшая сестра. – Она кивнула в сторону правой части колоннады. – Идти нужно вон там.
– Но почему не по двору?
– Доверия не вызывает, – прямо заявила Туриза.
Обдумав ее слова, Чиноа согласилась:
– Отлично, сестра, в этом оскверненном месте ты сможешь вести нас.
– Наверное, потому, что она сама осквернена, – буркнула Камилла, впервые вступив в разговор. Девушка стояла, привалившись спиной к колонне, и смотрела на болт-винтовку погибшей сестры. – Индрик не предупредила нас о той атаке.
– Она предупредила о чертовых окнах, – напомнил Иона.
– Я разделяю твою скорбь, сестра… – начала Туриза.
– Правда? – Безупречные черты Камиллы исказила презрительная усмешка. – Если мы сестры, почему же ты скрываешь от нас лицо?
– Хватит, Камилла! – Чиноа рубанула ладонью воздух. – Суждение о сестре Индрик составила лично канонисса-просветитель. Ты не доверяешь мнению нашей благой госпожи?
– Камилла права, – сказала Туриза, осторожно опуская свою живую ношу на пол.
Хагалац все так же смотрела в никуда и шевелила губами, выговаривая слышимые только ей слова.
– Сестра, в этом нет необходимости, – возразила Аокихара.
– Есть, старшая сестра. – Индрик потянулась к герметичным фиксаторам забрала. – Никаких секретов между нами. Только не здесь.
Тайт не совсем представлял, что ожидал увидеть, но уж точно не женское лицо с крепкими скулами и холодными глазами. Да, Туриза уступала другим целестинкам в красоте, но и уродиной ее не назвали бы.
– Ты… не изменилась, сестра, – неуверенно проговорила Чиноа. – Я не…
И тут, почти одновременно, они начали понимать.
Лицо казалось обычным лишь на первый взгляд. В нем все было чуточку неправильно.
Симметрию каждой его плоскости почти неуловимо исказили, пропорции черт едва заметно сместили, в радужки внесли мучительно неприметные различия. Бесконечные мелкие детали, трудясь сообща, превратили единое целое во что-то отталкивающее, пусть исподволь, но неотвратимо. И чем дольше Иона смотрел, тем тревожнее становился итог алхимической реакции несоответствий. В Тайте пробуждалось нечто более мрачное, чем жалость или отвращение…