Она покаянно склонила голову, ненавидя себя за такой жест.
– Принимается с испытательным сроком, – рассудила Бхатори. – Ты свободна, сестра.
Асената задержалась на пороге:
– При всем уважении, я обязана узнать о судьбе сержанта-абордажника Фейзта. Его не привезли в отделение к другим моим подопечным.
– Его действия во время вашего плавания пробудили во мне любопытство. Я направила его в Реформаториум с целью провести полное обследование.
«Реформаториум…»
Гиад резко побледнела, вспомнив о пропитанных болью камерах в подвале Сакрасты.
– Но за этих людей ответственна я, – возразила Асената.
– Уже нет, сестра, – ответила Бхатори. – Ты можешь идти.
«Почему я привезла их к ней?» – спросила себя Гиад, выходя из комнаты.
«Потому что она была мертва, – пришел ответ, – и я ожидала встретить здесь палатину Шилону».
Бессмыслица какая-то. У нее не имелось никаких причин считать, что Бхатори умерла.
«Потому что эти причины украли… развоплотили!»
Асената попыталась ухватиться за хвост своей интуиции, но та ускользнула, как порыв ветра.
– Поругание, – выдохнула Гиад, вспомнив предупреждение Ионы. В мире не осталось ничего нетронутого.
III
Иона сидел в своей комнате. Склонившись над столом, он пристально смотрел на пустую страницу, одну из последних в томе. Она сопротивлялась. Перо Тайта раздраженно зависло над бумагой, словно хищная птица, которая ищет жертву, – жаждет схватить добычу, но теряется перед богатым выбором. Слишком много путей и перемен можно связать, слишком много узлов из надежд, страхов, любви и ненависти можно развязать.
«Да и на кону стоит слишком многое», – лихорадочно подумал Иона.
С недовольным вздохом он всадил перо в ладонь левой руки. Острие пронзило кожу до крови, но Тайт ощутил лишь тупую ломоту. Он снова проткнул плоть, хотя прекрасно осознавал, что ничего не изменится, и ненавидел определенность этого знания.
Ненавидел себя за потребность знать, что…
– Это проклятие души, Трехглазый, – произносит карлица-недочеловек, закончив исследовать вечно онемелое тело Ионы. – Но проклятие только потому, что тебе мозгов не хватает разобраться в нем, и кишка тонка, чтобы его использовать.
– Я хорошо разбираюсь в нем, – отвечает Иона, вставая с металлического стола посреди ветхого лабораториума хирургеона-еретика.
Подземное логово заполняют толпы вырожденцев, поклоняющихся Мутантрице Иморо, причем многие из них изменены ею лично. Каждый из них уникален, но при этом все одинаково мерзостны. Их мутации зашли настолько далеко, что на поверхности существ немедленно приговорили бы к сожжению. Даже в такой захолустной дыре, как Харам, не станут открыто терпеть подобных выродков, однако Иона забрался так далеко именно ради встречи с их госпожой. После бесчисленных неудач она стала его последней надеждой на исцеление.
– Как мне от него избавиться? – спрашивает Тайт.
– Никак. Оно глубоко внутри, гораздо глубже, чем ты думаешь, пупсик. – Иморо хитро смотрит на него, облизывая длинным языком острые, как у акулы, зубы. – Твоя плоть ваще ниче не чует потому, что ты борешься с даром. Когда на тя дуют ветра Плетельщика Плоти, надо согнуться, и тогда получишь благословения. А иначе сломаешься, как крысожук в сливном потопе. – Она ухмыляется, пуская черные слюни. – Или хуже! В этой жизни всегда может быть хуже, Трехглазый.
– Меня зовут иначе, мутант.
– А вот и нет! – настаивает хирургеон, проводя по его руке своей иссушенной культей. – Только это имя сейчас имеет значение. Если истинное прозвание нашло тебя, от него уже не отвязаться!
– Выходит, ты ничего не можешь сделать, – произносит Иона, сжимая кулак так сильно, что ногти пронзают кожу.
Тайт чувствует на них кровь, а также тихий отголосок благословенной боли. Такие бессильные движения уже стали привычкой – или даже страстью. Его другая рука, ведомая иным стремлением, вытаскивает пистолет из-под истрепанной куртки.
– Ты не можешь мне помочь.
– Я могу помочь тебе обрести себя, пупсик. Показать, как… изменить пути своей жизни!