— Да я не знаю как не по-детски целоваться. Я как-то раз пыталась с языком, но это был неудачный случай, и первый, и единственный… до сего момента.
— Мне стоит знать с кем?
— Нет.
Мы встали, оделись и пошли на кухню. Кусрам заглянул в холодильник.
— Яйца будешь?
— Давай, — согласилась я.
Китти начал готовить яичницу. Надеюсь, мне не нужно вам объяснять, как это делается?
— Так что ты решила насчёт Колизея? — спросил Китти.
— Я хочу, чтобы решение было за тобой.
— На самом деле, твоя смерть не особо желательна для меня, — признался он. — Можешь не ходить, если не хочешь.
— А как же мне тогда деньги зарабатывать? — поинтересовалась я.
— Не нужно. Я обеспечу тебя — ты ведь моя будущая супруга. К тому же, платить Андре будет мне солидные деньги — это «доплата за риск».
— Спасибо, — выдохнула я с облегчением.
— Я к тому, что во время работы могу умереть я.
— Переживу.
Кусрам усмехнулся.
— Хех… ну, хорошо. В конце концов, сомневаюсь, что есть кто-то увереннее меня на этой планете. Если со мной что-нибудь случится, то это станет проблемой твоего отца. Ты ведь не против?
— Конечно, нет, — усмехнулась я. — Хуй с ним, с моим отцом.
Кусрам покивал и продолжил готовку. Через пару минут он продолжил разговор:
— Если всё пойдёт хорошо, то где-то за неделю мы накопим на отдельную квартиру, даже без ипотеки — вот насколько доплата будет большой.
— А ты уверен, что Андре тебя не наёбывает? — спросила я. — По-моему, он тебя посылает на смертельное задание, чтобы потом не платить.
— Ну и насрать мне, — ухмыльнулся Китти. — Получится — хорошо. Не получится — хрен с ним. Ты же не думаешь, что я позволю себе умереть?
— Ну… ты не умер в поединке с Райли, так что… — Я поразмышляла об этом немного. — Наверное, ты главный герой боевика.
— Вот именно. Я — главный герой боевика. Только об этом нельзя говорить, а то это будет разрушением четвёртой стены.
— Хых, — усмехнулась я. — Надеюсь, что ты не герой боевика, где герой умирает в конце.
— Герой должен умереть героической смертью, а не занимаясь ради денег каким-то сраным заказом на убийство, так что можешь не беспокоиться.
— И всё же это не факт, — продолжила я. — Есть ведь постмодернизм — когда автор решает для прикола написать что-то такое, лишь бы было не банально. Это может добавить реализма и сделать повествование более интересным и непредсказуемым.
— Что ж, посмотрим, — кивнул Кус, а затем разложил яичницу по тарелкам.
Мы принялись завтракать.
— Хотя… — тут же продолжила рассуждать я, — есть ещё метамодернизм — это когда автор настолько не хочет быть банальным, что даже стараться не быть банальным для него становится слишком банальным.
— И что же он делает тогда? — с недоумением спросил Кусрам.
— Пишет самый банальный сюжет, который только можно написать, полностью наплевав на мнение окружающих, по большей части. Это как в «камень, ножницы, бумага» перейти с бумаги и ножниц снова на камень. Многие новички выбирают камень, а хитрецы пытаются их перехитрить, выбрав бумагу, а третьи затем выбирают и ножницы, но камень бьёт ножницы, так что… короче, по итогу в игре, по сути, не важно, что́ ты выбираешь, особенно если соперник уже прошаренный. И иной раз даже, чем банальнее — тем лучше.
— И в чём же смысл?
— Ну, как и в жизни — смысла в этом никакого нет. Это просто данность. Или ты считаешь, что автор обязан удивлять?
— Да, конечно. Зачем же тогда его читать?
— Потому что… он трудился и желает, чтобы его труд не пропал даром?
— И почему же мне не должно быть плевать на его труд? — поинтересовался Кусрам. — Он ведь сам решил трудиться.
— Ну, а зачем же ты трудишься, скажи мне на милость? — спросила я. — Зачем ты вообще что-то делаешь?
— Жду отдачи.
— А если её не будет?
— Ну, тогда хуй с ней.
Я ему улыбнулась.
— Ну и автору, видимо, тоже «хуй с ней».
— Ясно, я тебя понял, — кивнул Кусрам, положив кусок яичницы в рот.
— Когда прочтёшь «Преступление и наказание»? — тут же поинтересовалась я.
— Да ща, заработаю немного денег, схожу в книжный и куплю.
— Хорошо.
— А что, там всё настолько банально? — с ухмылкой спросил Китти.
— Я не знаю, как это описать, — честно призналась я. — Там есть охуенные моменты, но есть и скучные — через них приходится продираться. В любом случае, Достоевский пишет довольно необычно. Как-то напряжённо, что ли. Удивительно просто, насколько человек явно любил своё произведение, но, в то же время, явно страдал, пока писал его. Стыдно даже становится — я будто силой заставляю его писать дальше, читая его, а он в ответ кричит, мается.