С минуту Гримм стоял над контейнером и таращился на то, что находилось внутри. Потом развернулся на каблуках. Сол и Демискур как зачарованные наблюдали за происходящим. Пока Гримм возился с контейнером, Керас успел отползти на несколько шагов. Попытка отчаянная, но обреченная, и все же капитан пытался. Он почти добрался до брошенного Гриммом предмета, и Сол понял, что это сколопендра. Тут Гримм подскочил и проворно отбросил дохлое насекомое подальше. На голову капитану обрушился удар.
— Ах ты, скотина! — заорал Гримм. — Решил меня провести? С лсаном Гриммом такое не пройдет!
На Кераса обрушилась серия беспорядочных пинков. Но Гримм быстро выдохся и теперь стоял над капитаном, пытаясь отдышаться.
— Сука… — пыхтел он. — Ладно. Дам тебе еще шанс. У нас теперь много времени, правда?
Из шлема раздался приглушенный смех. Гримм замер. Отсмеявшись, Керас прохрипел:
— Идиот… Ты позор своего ордена, Гримм.
С лицом Гримма сделалось что-то страшное. Казалось, сейчас оно треснет, рассыпется и под ним проступит звериная морда.
— Ты недостоин звания лсана… глупец. Ты хоть понимаешь, что творишь? Для чего мы здесь?
Гримм стоял над капитаном, сжимая и разжимая кулаки.
— Можешь ли ты представить себе, что это такое? — Керас говорил медленно, но по-прежнему властно. — Мы привезли сюда Светлейшую мать Муни Ан Амиранди, чтобы вернуть ее в колыбель Предтеч. И оставить, навсегда, ведь здесь ее дом. Слышал ли ты о великом деле Пророка Рошаны, червь? Того самого Пророка, кровь которого стала водой Катума, а плоть — зыбью? Кто ты такой, чтобы мешать его святым проискам? И кто твои хозяева, джаханы? Они возомнили себя богами, равными Предтечам? Решили подчинить себе Катум? Этого не будет. Не будет.
Сол с Демискуром внимательно наблюдали за происходящим. Гримм еще тяжело дыша, вглядывался в капитана.
— И ты решил, что будешь указывать Предтечам свою волю? Ничтожество…
— Не тебе учить меня жить, — бросил Гримм. — Учитывая, кто ты и откуда взялся. Время вольных каперов прошло, Керас. Такие как ты уйдут в историю. Скоро Конгломерат вернет себе планету и восстановит свои владения в границах прежних Семи царств. Варварству пришел конец. И этому глупому суеверию насчет Пророка. Открываются новые возможности. Больше власти, больше богатства, больше знаний. Настало время сорвать завесу тайны с прошлого. Мы должны пробудить Предтеч, чтобы получить их древнюю мощь. И никто этому не помешает.
— Тебе даже корабль доверить нельзя, — сказал Керас.
Вдруг засвистел выпускаемый через трубки воздух. С щелчком открылись запорные механизмы, и крышка стекла откинулась вбок. Гримм обернулся и замер в ожидании. В контейнере что-то шевельнулось, показалась рука. Затем корпус и голова. Существо село, запрокинув голову вверх. Тяжелые груди с черными точками сосков задвигались в мерном ритме дыхания. Существо открыло глаза, огляделось. Заметило Гримма и Кераса. Лицо существа оставалось бесстрастным. Желтоватые миндалевидные глаза внимательно изучали зал и двух грандов. Гримм стал медленно приближаться к существу, выставив перед собой руки.
— Суртар к’саш шурум, — сказал он.
Существо — это была женщина — медленно встало на ноги и выбралось из контейнера. Женщина оказалась обнаженной. Сол и Демискур изумленно смотрели на это удивительное зрелище. Женщина имела светло-голубой цвет кожи, удлиненные уши, слегка приплюснутый нос и широкий с толстыми губами рот. Лысая, как и персонажи объемных картин, она имела вместо волос на голове конус из желтого металла. Ее кожа маслянисто поблескивала в мягком рассеянном свете, ее тело казалось сильным и мускулистым, вылепленным в горнилах иных миров. Женщина стояла возле саркофага и поджидала Гримма. Тот замер в паре шагов от нее, и стало видно, что она в два с половиной раза выше человеческого роста. Она держалась уверенно и по-хозяйски. В глазах — холодный блеск.
— К’сал то шудр, — сказал Гримм и сделал низкий поклон. — Нин-наи, нитах калга, лугал Катум, лугал е-ани.
Великанша протянула Гримму руку. Тот вложил в нее свою, словно маленький ребенок. Великанша, Светлейшая мать джаханов, та самая Муни Ан Амиранди, источник всех Больших и Малых колен, тысячелетия пребывавшая в священном нангаане, стала гладить Гримма, вглядываясь в его лицо.
— Нин… — начал было Гримм, но Амиранди сделала знак молчать.
Вдруг она схватила Гримма за горло и подняла до уровня своих глаз. Тот захрипел, засучил ногами. Лицо Амиранди стало свирепым, глаза сощурились.
— Шуб, — произнесла она, низким, грудным голосом. — Шуб, кталх!