Сказанное было чудом. Тем самым чудом, которых, как убедила Катеньку жизнь, не бывает. Чудом настолько нереальным, что она отказывалась в него верить, ибо в случае, если это был лишь жестокий розыгрыш, она могла его не перенести. Подавив всплеск радости, грозившей затопить ее полностью, Катенька, приложив максимум усилий к тому, что бы ее голос не дрожал, сказала:
— Но, если я откажусь помочь, то документы так и останутся в папке? Ведь не бывает, что бы не было «но»?
— Нет, в любом случае они твои, — спокойно сказал Владимир Святославович.
Услышав ответ, она почувствовала не радость, не облегчение даже, напротив, именно сейчас ей стало действительно страшно. Она вдруг с удивлением поняла, что хочет жить как все нормальные люди, со своими радостями и горестями, победами и поражениями, что может и должна вернуться в эту жизнь полноправным участником. Сейчас даже детский дом казался ей раем по сравнению с кошмаром, вцепившимся в нее мертвой хваткой. Теперь между нею и этой жизнью был один шаг, расстояние до лежащей на кровати папки. Тем страшнее было сделать этот шаг. Слишком велики были ставки.
— На шею со слезами благодарности кидаться не обязательно? — язвительно буркнула девушка, из последних сил стараясь остаться на месте и не броситься к кровати, что бы посмотреть, что же там действительно в этой злополучной папке.
— А ты злая, Котенок.
Последняя плотина рухнула, эмоции, так долго ею подавляемые, рванулись вовне с неудержимой силой и Катенька, не в силах больше сдерживать их, закричала, соскочив с подоконника:
— Не называйте меня так. Так только мама и папа называли, а вы… Вы не имеете права такого… Пожалуйста!..
Задыхаясь от переполнявших эмоций, забыв даже о папке, она бросилась вон из палаты, неизвестно куда, лишь бы подальше от этого человека, вернувшего ей, казалось, всю боль этого мира.
С неожиданным для Катеньки проворством, Владимир Святославович вдруг схватил ее за руку и вернул назад. Она рванулась, но, поняв тщетность усилий, замерла, покорившись ощущению силы и уверенности, исходящему от этого странного человека. Обняв за плечи, он просто удерживал Катеньку на месте. Она и не рвалась вновь убегать, вдруг покорившись мягкому давлению этого странного визитера. Наконец Владимир Святославович аккуратно приподнял ее голову, слегка надавив пальцем на подбородок. К его удивлению она не плакала, как ему на минуту показалось. Видимо разучилась. Встретив ясный взгляд, наполненный беснующимися эмоциями, он с откровенной нежностью запустил пятерню в ее пышные волосы, вынуждая смотреть в глаза.
Борясь с его взглядом, Катенька уже чувствовала, что проигрывает, что что-то ушло из ее жизни, или, затаясь, оставило на время, но при этом, пришло что-то новое или хорошо забытое старое вернулось, заняв положенное место. Губы скривились в последней попытке справиться с волнением, но дрожащий подбородок сводил на нет все ее усилия.
— Мы дружили с твоим отцом. И работали вместе. Я могу тебе много рассказать о нем того, что ты не знаешь пока, того, что тебе не дано было знать в силу определенных причин. Если, конечно, ты захочешь.
Девушка опустила веки, стыдясь слез, но они предательски брызнули из-под смеженных ресниц. Она пропустила момент, когда со лба рука этого странного человека переместилась на затылок. Как-то так само собой вышло, что она по детски уткнулась носом ему в грудь, и накопившаяся за последнее время горечь прорвалась вовне уже не сдерживаемыми слезами как рукотворное море сквозь ветхую плотину.
Владимир Святославович поразился тому, что она даже разрыдавшись, вела себя взросло не по возрасту. Катеньке хватило нескольких минут, что бы обуздать рвущиеся наружу чувства. «Никаких тебе соплей и всхлипываний. Кремешок», — с удивлением подумал он, вновь поднимая ей подбородок.
Однако сейчас девушка не поддалась его мягкому нажиму и, опустив голову, отстранилась. Он не стал удерживать, поняв причину.
— Простите… смущенно сказала Катенька и принялась приводить себя в порядок.
Умывшись и причесавшись, она, демонстративно игнорируя папку, повернулась к Владимиру Святославовичу и, прислонившись спиной к стене, сказала.
— Если это ложь, то, поверьте, очень жестокая. Я вам поверила, как давно не верила никому. Уже почти год не верила… Я про отца… Что вы его знали…
— Не ложь, — заверил он девчонку, вновь оценив ее рассудительность и силу воли.
— Вы говорили, что я могу помочь.
— Это так. Мне интересна история с майором Берестовым.
— ???
— Это тот офицер, в которого стреляли.
— Я уже рассказала все, что помню. Поэтому меня сюда и запрятали. Ведь все мною сказанное они, — кивок в сторону окна, — восприняли как бред. Боюсь ничего нового…
— Поверь, у нас имеются иные способы помочь тебе вспомнить. Все зависит от желания заниматься расследованием всерьез и наличия технических возможностей.
— Что вы имеете в виду, говоря об иных способах помочь вспомнить? — с сомнением в голосе спросила Катенька.
— Судя по всему, с тобой поработал сильный гипнотизер. Под его воздействием ты, по идее, должна была слепо выполнить порученное тебе дело. Но, видимо, те люди не рассчитали силы воздействия, не предполагая сколь-нибудь значимого сопротивления от девчонки — подростка. Плюс Берестов, как оказалось, сам имеет сильный биоэнергетический потенциал. Он сумел окончательно нейтрализовать последствия внушения.
— Почему же я ничего не помню?
— Это блок, к установке которого прибегают в подобных случаях. Исполнив волю заказчиков, ты отключилась бы, а, придя в себя, не помнила бы ничего. Это предосторожность, что бы не позволить следствию получить от тебя необходимую информацию.
— То есть команду я пересилила, а вот блок сработал?
— Да. Поэтому, если тебя вновь загипнотизировать, ты, вероятно, вспомнишь все, что было на самом деле. Этот способ описан во многих трудах ученых, но наши спецслужбы, к сожалению, насквозь материалистичны… Ну ладно об этом. У нас будет еще много времени говорить о делах. Ты вот что, ты знаешь, где комната для свиданий?
— А, эта?.. — махнув рукой в сторону двери, Катенька неопределенно пожала плечами. — Знаю, а что?
— Там тебе приготовлена нормальная человеческая одежда. Не ехать же тебе в этой ужасной хламиде.
— А мы можем уехать прямо сейчас? — с надеждой в голосе спросила девушка.
Она все еще не верила до конца, что ненавистная ей больница уже в прошлом, хоть понимала, что вопрос о ее пребывании в ней практически решен. Однако, не теша себя излишними надеждами, предполагала необходимость различных документальных проволочек и согласований.
— В принципе да. Вот только главврач переживает, как же ты без ужина уедешь. На тебя сегодня расход составлен.
Поняв, что Владимир Святославович шутит, Катенька неуверенно, словно вспоминая, как это делается, улыбнулась и сказала:
— Я отсюда, Владимир Святославович… — впервые назвав гостя по имени отчеству как равная равного, она замолчала на мгновение, смакуя обращение, пробуя его на вкус… — не евши, не пивши, даже голышом уйду, лишь бы можно было.
— Черт, хочу это видеть! — засмеялся Владимир Святославович. — Ладно, иди, да поедем уже.
Покраснев, но, ничуть не обидевшись на шутку, Катенька тенью выскользнула из палаты и, едва не бегом, кинулась к комнате свиданий. Войдя в дверь, она увидела, что на стуле, аккуратно сложенный, лежит брючный костюм. Его, незадолго до смерти, подарил отец.
Катенька, пытаясь выровнять внезапно сбившееся дыхание, медленно стянула через голову куртку пижамы и, отбросив ее на кровать, взяла в руки блузку. Этого костюма она не видела с тех пор, как сдала при поступлении в детский дом. Сожалея об этой утрате, она была уверена, что казенная одежда ее удел навсегда, но сейчас, вновь держа вещь, к которой прикасались руки отца и матери, поняла вдруг, что сегодня она решительно не в силах совладать с потоком эмоций, нахлынувших на нее с приходом Владимира Святославовича. Вязкий ком вновь подкатил к горлу. Катенька молча, безуспешно пытаясь сдержать слезы, опустилась на кровать, но, не совладав с собой, упала совсем, уткнувшись лицом в подушку.