К его удивлению «кресло», казавшееся массивным неподвижным куском гранита, было весьма удобно. Неизвестно каким образом его поверхность обтекала каждый изгиб тела, равномерно распределяя нагрузку и не оставляя ни одной мышцы в напряженном состоянии. Все это, а также то, что садящийся в него принимал полулежачее положение, способствовало полному расслаблению. Корис почувствовал, что его голова наливается сонной одурью, а тело свинцом. Лень было пошевелить рукой, ногой или даже пальцем. Расслаблено — ленивое оцепенение погасило искру тревоги, вспыхнувшую, было, в сознании, когда Никин крик ворвался извне, нарушив сонную идиллию.
Он увидел, как ее «кресло», доселе казавшееся незыблемой глыбой, вдруг опрокинулось и разложилось так, что тело девушки приняло почти горизонтальное положение. Почувствовав, видимо, опасность, Ника рванулась, но опоздала. Ее крепко спеленали выскользнувшие из обманчиво монолитной поверхности импровизированного ложа захваты. К груди и голове потянулись гибкие прозрачные жала, напоминающие свето- или энерговоды. Как муха в паутине, Ника заметалась, забилась из последних сил, пытаясь освободиться, она, удерживаемая захватами, выгнулась дугой, но иглы, легко пронзив материю одежды, вонзились в тело. Корис чувствовал ее, словно все это происходило с ним самим. Удар, подобный импульсу электрошока, швырнул девушку за ту неуловимую грань, когда сознание уже угасло, но, подсознательно, человек все еще способен воспринимать окружающее. Ника рухнула на каменное ложе, замерев в ожидании боли, гибели или еще чего-нибудь ужасного. Однако, вопреки законам логики, иглы, вонзившиеся в нее, не принесли боли, напротив, наполнили тело приятным теплом. Ощущение тепла было последним, что она чувствовала до тех пор, пока остатки сознания не были поглощены нахлынувшим потоком неясных образов, странных письмен, символов и непонятных ей эпизодов чужой, неведомой жизни.
На периферии восприятия вяло родился протест происходящему. Корис рванулся к подруге, пытаясь помочь и защитить, однако тоже не успел, вбитый в гранит знакомыми уже гибкими жалами. Успев уловить чье-то безмерное удивление, парень растворился, забыв себя, в видениях и образах, затопивших его сознание… И сознание его раздвоилось. Корис чувствовал так, словно он был и собой, и Никой одновременно. Невиданная прежде ментальная связь позволяла воспринимать (как только не перемешивались?) ощущения и свои, и Никины. Он (почудилось, или действительно так?) ощутил, что Ника, (через секунду, месяц, год?) выброшенная из коварного ложа-ежа в привычную реальность, обнаружила себя лежащей на валуне у основания водопада. Кружилась голова, все плыло перед глазами, и к горлу подступала тошнота. Не было ни сил, ни желания пошевелиться. Некоторое время она восстанавливала силы и пыталась унять сотрясавшую тело нервную дрожь. Наконец в голове немного прояснилось и галопирующие мысли удалось загнать обратно под своды черепа, хоть немного приведя в порядок. Стало легче настолько, что девушка решилась попытаться встать, и ей, даже, удалось подняться на колени, когда вспыхнул пузырь узнаваемого свечения и исчез, оставив на земле в шаге от нее неподвижного Кориса. (Ни фига себе! Я что, себя со стороны вижу?!). Ника, не в силах подняться, на четвереньках поползла к другу, и, ухватив за плечи что было сил, перевернула на спину.
Корис, наконец, осознав себя собой, открыл глаза, глубоко вздохнул и попытался сесть, но не удержал равновесия и вновь завалился на спину.
— Очнись, очнись же! — закричала Ника испуганно, и принялась шлепать Кориса по щекам.
— Прекрати… Меня… Колотить… Немедленно!.. — внятно и с расстановкой произнес Корис. Приоткрыл один глаз и попросил:
— Помоги…
Ника поняла правильно, помогла ему сесть, и спросила:
— Как ты?
— Да башка трещит! Шум! Где Яр?.. Сколько мы здесь валяемся?.. Я не помню… Что это было?
Ника, словно заразившись его беспокойством, огляделась по сторонам. Все также шумел водопад, рассыпаясь мириадами брызг и искрясь всеми цветами радуги. Также низко над землей висел шар восходящего Солнца, окрасивший облака и само небо розовым цветом.
— Вроде недолго, — неуверенно сказала девушка.
— А почему же тогда одежда наша сухая, словно мы в воду и не заходили? — ехидно спросил приходящий в себя Корис.
Ника поспешно провела рукой по волосам и ткани, боясь убедиться в правоте его слов. Одежда действительно была сухой, но вот на правой руке под материей футболки нащупывался какой-то твердый граненый предмет. Удивившись такому открытию, Ника поспешно закатала рукав, и на запястье обнаружила широкий, сантиметров в десять шириной браслет из черного, словно вороново крыло, металла. Ажурный узор уместился между двумя серебряного цвета параллельными гранями, являвшимися основой единой композиции, притягивающей взор своей простотой и, одновременно, необычностью. Создавалось впечатление, что это не просто переплетение линий, возникшее по воле создавшего браслет мастера, а послание, надпись, являющая собой единое целое и состоящая из неведомых символов. В переплетении линий узора угадывался знак, привлекший их внимание на граните, знак, с которого началось все произошедшее с ними сумасшествие.
Нащупав на правом запястье такой же браслет, Корис понял, что все случившееся имеет какой-то смысл. Потом понял, какой он осел, как нелепо звучат его умозаключения, как глупо сомневаться в том, что все это не галлюцинации или игра воображения (ага, у всех сразу, и Яра до сих пор нет!), и, чтобы не молчать, произнес:
— Странный подарок. А, может, наказание за любопытство?.. Ну что, довольна? Сиганула в фонтан на рассвете?
— В водопад, — как и раньше, машинально огрызнулась Ника, однако, что называется, прикусила язычок, поняв, как глупо звучит ее уточнение в данном конкретном случае.
Они оба не знали ответа на озвученный Корисом вопрос. Подарок, или наказание? Фактом было лишь одно: утром браслетов не было, а сейчас они есть. Легкие, почти невесомые, эти браслеты заняли свое место в их жизни, и не важно, что из-за малого веса они их просто не почувствовали вначале.
— Та-ак! — сказал парень задумчиво, рассматривая свой браслет — сюрпризики…
Все, что было непонятно и неконтролируемо, было противно самой природе Кориса. Его не так воспитал отец, не так тренировали ребята в отряде. Он, не потому, что был уверен в том, что браслет опасен, а просто инстинктивно протестуя против любой ситуации, неподконтрольной его воле, стянул узорчатую безделушку с запястья, с усмешкой взвесил на ладони, и швырнул в воду. Ника, заразившись его возмущением, испуганно — осторожно, словно схватила ядовитую змею, сняла и отправила свой вслед за браслетом Кориса.
В тот же миг в ее голове словно граната взорвалась. Приступ невыносимой боли швырнул ее на грань беспамятства, и девушка упала на камни, сжав ладонями виски. Кориса тоже пронзили раскаленные злые иглы, но, в результате физически и психологических тренировок, пройденных им наравне с военнослужащими спецподразделения ГРУ, в котором ранее служил отец, его сопротивляемость внешним воздействиям нельзя было сравнить с восприятием Ники. Он был много сильнее, а посему сохранил способность осмысленно двигаться и соображать.
Как во сне, Корис попытался приподнять Нику, но она, рванулась, выскользнула из его рук, и, вновь упав на камни, закрыла голову руками так, словно защищалась от удара.
Не пытаясь поднять безвольное тело подруги, парень спустился с валуна и, шатаясь как пьяный, побрел к реке. Найдя в воде оба браслета, он вернулся к девушке. Ника лежала в том же положении, в каком он ее оставил. С трудом разжав судорожно сжатый кулачек, Корис надел браслет на руку Ники. Затем надел свой, и с удивлением обнаружил, что боль и дурнота сразу исчезли (вот дурак, — подумалось ему, — не мог сразу надеть свой. Идти было бы легче… Кстати, а как я различил свой — не свой? Сравнив, он понял, что узор разный).
Нике, судя по всему, тоже стало легче: хоть голова подруги до сих пор бессильно покоилась на его плече, однако мраморная бледность щек сменилась легким румянцем.