— И тут я, — расстроилась Инга, шлепая по мелким волнам и с юмором оглядывая редко лежащих отдыхающих, вперемешку одетых и полностью голых. В Татарской бухте, как и в прежние времена, никто, похоже, особенно не заморачивался, где тут нудистский пляж, а где обычный. Все равно в городе есть еще огромный цивильный, на другой стороне мыса. Со всякими резиновыми надувными развлечениями, фотографами с обезьянками и продавцами мороженого и сахарной ваты, так что с детишками загорали там.
— Или я по возрасту уже вышла в тираж и деушкой не считаюсь?
— Да ты что, — благородно возмутился Олега, — да я…
— Жаль, — вздохнула Инга, — а то я б с удовольствием по-стариковски на вас там смотрела, на молодых-то, на мальчиков, эхе-хе.
— Та ну тебя. Палатку я тебе в огороде поставлю, на другой стороне, дальней. Цацки свои в доме сложишь, ну и розетка ж там. Пацаны уже в курсе, я сказал.
— А где же эти, ваши идейные противники?
— Гуревичи? — Олега махнул рукой за спину, где темный сосновый бор подступал к желтому песку, отделяя людный пляж Татарки от дальней, бесконечно длинной просторной дуги, что уходила пустая, с изредка сверкающими у сосен автомобилями. Шла далеко, насколько хватает глаза, кидая в Азов правый край огромной подковы.
— Где сосны к самой воде. Там у них палатки наставлены. А дальше, где снова широко, там есть домики, недостроенный пансионат, давно стоит. Там у них, Димка сказал, типа офис. Тронный зал. Там живет сам повелитель блох. Нет, мух, да? Мы ж почему знаем, еще зимой, когда собирались, мы думали там штаб себе сделать. Димка хотел с этим, с мэром села побазарить, провода кинуть, чтоб электричество. И на сезон устроить дискотеку. Там же в реакторе фестивали всякие. А у нас значит, маленькая, фишка — без водки и наркоты. Мам, ты чего ржешь? Тебе смешно, что мы лоси здоровые, а хотим без водки отдыхать?
Инга затрясла головой.
— С ума сошел! Да это прекрасно, без водки, я прям в умилении и восхищении. А смеюсь, насчет мэра села. А димкин дед, наверно, ваш менеджер и пиар-директор, да?
— Сейчас ты его увидишь, ага, пиар-директора нашего, — злорадно пообещал обиженный Олега, — вон идет, в трусах.
И вдруг заорал раскатисто, так что лежащий на прибое обнаженный вьюнош с лесенкой ребер, подскочил на синем бархатном матрасе, упадая в мелкую воду.
— Наш Гордей трусами светит! — орал Олега, кланяясь и прижимая к сердцу свободную руку, — искры гаснут на-а-а лету! Мам, чего там дальше-то? Дед Гордей, вот, приехала она. Знакомьтесь.
Высокий, мосластый Гордей поддернул прозрачные от ветхости семейные трусы, и церемонно кивнул головой, облепленной седыми мокрыми волосами. Инга кивнула в ответ, стараясь не смотреть на реденький ситец, облегающий мощные стати Гордея. И кусая губу, чтоб не рассмеяться, стукнула сына по спине. Прошипела:
— Хватит орать! Здравствуйте, Гордей, э-э-э…
— Гордей я, — согласился дед, вежливо топыря локти, — пошли что ли, покажу огород. А орет, та пусть орет, они ж как те коты. Им поорать щасте.
Пока Олега громыхал в предбанничке беленого дома, что-то там самому себе рассказывая, Инга беспомощно оглянулась, но поняв, спасать ее сын не собирается, послушно двинулась следом за медленной высокой фигурой, будто вырезанной из темного глянцевого дерева.
— Буряки, — величественно кивал Гордей в сторону от узкой тропки.
Инга кивала, мелко шагая, чтоб не упереться в костлявую спину и прозрачные трусы. Внимательно смотрела на комковатую землю с пучками пересохшей зелени. Не на тощий же зад старика смотреть, что маячил, еле прикрытый старым ситцем.
— Морковка…
Длинная рука вытягивалась вдоль грядок.
— Картошка тама вот. Раннюю копали, уродилась. Щас вот другая.
— Да. Картошка, — соглашалась Инга, рассматривая грядки.
— Зеленя…
И доведя ее к самому краю проволочного забора, за которым начинался пустырь с лебедой, и за ним сверкала солончаковая гладь, вдруг сказал культурно:
— Клозет.
— Ма-ам? — Олега топтался в завернутом углу огорода, отделенном от вскопанной части кривыми деревцами, — тут палатка твоя будет.
— Да, — с облегчением закивала Инга. И дернулась к сыну.
Гордей нагнулся и вытащил из кустов смородины мятое ведро, сунул ей в руки. Пояснил:
— Картошку чистить.
Подхватил полупустой мешок и, стукая его об мосластую ногу, отправился обратно к дому.