— Значит, Наталья была права. И Лебедев твой тоже. Не потянул ты, да?
Петр исподлобья тяжело глянул на собеседницу.
— А ты… постарела. Лицо изменилось. Да и фигура не та уже.
— Фу. Какой ты. Я же не обидеть тебя хотела!
— Но обидела! Тоже мне, знаток человеков! Очнись, Михайлова Инга! Я живу в столице. Меня знают и ценят. И, между прочим, в галереях висят мои полотна. Не те, другие. А ты? Ты чего добилась в жизни? Живешь в провинции. А могла бы! С твоим умом, и твоей силой, Инга, могла бы! И я тебе предлагал помощь, а ты вон как все повернула, хотела на моем горбу въехать в рай!
— Слушай, заткнись, а? Это уже не человеческий разговор выходит, а какие-то базарные разборки.
— А кто начал? — скандально удивился Петр.
Инга встала. Вынула из кармана мобильник, чтоб был в руке, потому что там, в нем — Олега. Ее сын. И отчество у него, какое счастье, от имени возлюбленного великолепной Вивы — Олегович. Олег Олегович Михайлов, ее болтливый Оом-Оум.
— Счастливо, Петр.
Она отодвинула стул, выбираясь, желая скорее, скорее туда на солнце, и позвонить, услышать голос.
— Тебя, между прочим, не я узнал, — заторопился Петр, скрежеща стулом по плиткам, — тебя узнала Лилька, еще ночью, вот говорит, твоя муза нарисовалась, пап. А я бы тебя и не узнал, дорогая, ничего от прежней Инги, девочки не осталось в тебе.
Инга остановилась. Уточнила с веселой злостью:
— В смысле, твоя дочка теперь администратор твоего гарема?
— Да! У нас с ней прекрасная команда.
— Молодцы.
Он удивленно посмотрел, как она отвернулась и еще раз напомнил, о важном:
— Ты не слышала? Я тебя не узнал! Будто не было ничего! Не ты.
— Вот и отлично.
Идя через сверкающий солончак, который уже краснел, ловя закатный солнечный свет, Инга смотрела по сторонам, дышала соленым горячим воздухом. И как всегда, когда внутри что-то встряхивалось и сдвигалось, как тайные водяные пласты, поднимаемые со дна штормом, — зрение стало острее, слух чутче, и кожа, казалось, истончилась, любое касание — воздуха или мелькнувшей бабочки, укалывало сразу в сердце.
Мелкие искры соли, наполненные красным и белым светом. Ветер, несущий медленных неуклюжих карамор и суетливых беленьких мотыльков. Запах полыни, такой сильный, что казалось, он поет вокруг. Крики детей и людей, живущих в закатной ласковой воде. Травы, ловящие ветер и свет. Все кричало, пело, проговаривало мерные слова. Жило и было. И даже Петр, с его скандальными речами и играми в царя горы, маленького царя маленькой горушки — все это торжествующе — было, так, что сердце щемило и хотелось смеяться.
— Олега? Ты где, сыно?
— Мо-ом? Где тебя носит? Гордей сказал, убегла. Ты куда убегла, мам? Ты чтоб была через час. Там фаер-шоу. Я тебе ящик припас, отличный такой, длинный.
— Не тарахти. Какой еще ящик?
— Колян! А ну не трожь, я сам съем. Ящик? Ну, штатив ставить. Он же мелкий, а на ящике будет нормально. Ты чего ржешь? Не, я не понял, я тут забочусь, а она там ржет. Где-то. Ты где вообще?
— Представила, как я с ящиком, и с Димкиным бейджем. Пустите, я спецкор, супер-фотограф. С ящиком…
— Я же говорю, я круто придумал, — согласился Олега, что-то поспешно жуя.
— Олега, я тебя люблю. И скоро буду. А ты что ешь там?
— И я тоже. Бублик, мам. Купили тут, связку.
— Тоже хочу.
— Ну, я от Кольки спасу тебе. Пять штук хватит?
9
От тяжелых ритмов и мельтешения цветных пятен весело гудела голова. Руки, ноги и волосы, блеск зубов и глаз, блики на загорелых плечах, зеленые лучи и веера, чертящие живую толпу, все превращалась в рубленую цветную кашу. Отойдя в сторону, чтоб не затоптали, Инга поискала глазами Коляна, приземистого и широкоплечего, в черной майке, которого Олега нагрузил длинным пластиковым ящиком, и Колян, вздыхая, таскал его, распихивая танцующих крепким локтем. Ящик обнаружился неподалеку — лежал плашмя, а на нем прыгала девочка в красной юбке колокольчиком и на пушистой голове качались в такт красные же заячьи ушки. Время от времени промахивалась ногой, валилась на подставленные руки и ее снова водружали на хлипкую подставку.
Инга рассмеялась и, прижимая к боку фотоаппарат на маленькой растопыренной треножке, стала выбираться из прыгающей толпы туда, где свет умирал, растоптанный чернотой ночи.
Это была обычная дискотека, не та фестивальная, что в реакторе, а городская, на набережной. Мальчики разыскивали кого-то, и Инга, махнув рукой на их суету, захотела сама, но Олега все же приставил к ней Коляна. Славно, что тот, наконец, потерялся: все, что нужно было, она уже сняла, и смешной ящик, правда, помог, а теперь пусть мальчишка развлекается.