И примечание, что мастер не всегда подписывает свои работы, но их практически всегда можно определить по стилю.
— Вы как, Инга Михална? Вы чего?
— Нет, — она не отрывала глаз от экрана, — нормально, Коленька. Нет адреса, да? Его нет. А этот, чей сайт. Его есть адрес? Или скайп?
— Три года назад, какой там скайп. Мыло вот есть, в контактах. Я вам сюда скопирую щас. И страницу сохраню.
Она молча кивнула. Внутри все мелко тряслось, и Инга изо всех сил разозлилась на Горчика. Где он, черт с карманами? Почему она сидит тут, ковыряется в каких-то дип интернетах, с вытащенным из постели мальчишкой? А он? Почему не ищет сам? Наверное, так сильно нужна ты Сереже, Инга Михайлова, вон сама видишь, сколько у него Лизавет с частными коллекциями. Живет, как птиц небесный, бродит от одного дома к другому, без забот и хлопот. Пока ты тут Олегу на ноги подымала.
Угу, язвительно отозвался на мысли внутренний голос, знала бы, что он точно отец, давно бы уже летала, искала и нашла бы сама. Боялась ведь, а, Джульетта?…
— Инга… Михална. Тут еще места написаны. Видите?
— Какие места?
Палец коснулся подписи к смешной каменной овечке с курчавыми спиралями шерсти.
— Солнечная долина. А тут, лягушка эта, классная, кстати, она в Партените.
— Да. Да, Коля, точно! — она обхватила рукой плечи мальчика и поцеловала теплую щеку, — Господи, счастье какое. Спасибо, спасибо тебе, Коленька.
Встала, улыбаясь. Коля поднялся тоже, помявшись, боком вылез из-за стола и медленно пошел к двери. Инга, почти подталкивая, шла следом.
У калитки Коля остановился.
— А я в рейс ухожу, в первый. В Индийский океан пойдем. Сан Саныч мне характеристику писал.
— Замечательно! — восхитилась Инга, прикидывая, надо переписать все города и поселки с фотографий, и что там поближе, чтоб через пару дней…
— А пойдемте купаться, Инга… Михална?
— Что? — она удивленно посмотрела на серьезное скуластое лицо под жесткими прямыми волосами, и невысокую крепкую фигуру.
— Я вас люблю, — печально добавил Коля, — давно уже. Два уже года.
— Коленька… да ты что говоришь такое? У тебя же, я знаю, девочка, в городе.
Коля повел плечом, посмотрел в сторону моря. Ответил неохотно:
— Ну, девочка. То просто так. А люблю вот вас.
— Ты мой хороший. Спасибо тебе. Прости, что я тебя, ночью. Мне, правда, это очень важно, очень!
— Та вижу. Вы его любите, да? Который с лягушками.
— Да, Коленька. Извини.
Мальчик подумал немного. Вздохнул, снова приглаживая волосы.
— Ладно. А если б не любили вот. Скажите. Могли бы? Ну, с пацаном? Если любовь?
Узкие глаза пристально смотрели с широкого татарского лица.
— Если любовь, — медленно ответила Инга, мгновенно падая в прошлое, прямо тут, стоя у решетчатой калитки, на границе большого мира и маленького двора, в котором три дерева, цветы и кошка с котятами, — если любовь, да. Могла бы. Ты иди, Коля, спасибо тебе.
Утро пылало вовсю, сверху слышались голоса Вивы и Саныча, а с шоссе — шум автомобилей и за ним дальше — смех и крики купальщиков. Инга закрыла ноут и свалилась на постель, жмурясь от боли в усталых глазах.
Засыпала, разговаривая со смешными зверями, вырезанными из теплого камня — точно и бережно. И снова повторяя слова из письма, отправленного хозяину маленького несуществующего уже сайта, слова благодарности и просьбы о помощи. Вдруг он знает, где сейчас мастер.
Она спала, а на другом краю Крыма, дальше, чем нарядные кукольные поселки Южного берега, дальше большой Ялты и сверкающего Севастополя, за длинными пляжами Евпаторийского побережья, там, где у цепочки соленых озер стояла на горизонте огромная тарелка-антенна, делая пейзаж похожим на картинку из фантастического романа, в маленьком номере огромного санатория, полного утреннего народа, проснулся Серега Горчик. Закидывая за голову темные от загара руки, смотрел в потолок, белый, с круглым плафоном.
С работой неожиданно и сильно повезло. Еще весной он пытался договориться с директором санатория, сделал пачку эскизов, все вымерял и сам выбрал в отвале старого карьера десяток каменных глыб. Но тот, хватаясь за лысину, долго скрипуче жаловался на нехватку денег и риски (неизвестно, Иваныч, может, вообще с сумой скитаться пойду), и решили все отложить на осень. Горчик и забыл, таких отложенных работ в каждом сезоне набиралось по несколько, но когда заканчивал солнечные часы в азовском поселке, директор, со странным именем Гранит Кирсанович, внезапно позвонил и потребовал — срочно, пока есть маза деньгу провести, давай сюда, Иваныч, ваяй своего дракона! И вот вместо тихого поселка — шумная линия санаторного побережья, вместо мелкой азовской воды — соленая до пудры на губах черноморская. И вместо тихих ужинов под виноградной беседкой — жужжащая столовка с тремя потоками отдыхающих, красных, шумных и деловито-довольных.