— Тебе может чаю? Или воды там?
— Да-да. Чаю. И воды. А бычки есть? Жареные бычки, помнишь, Гордей, мы ели?
Шла рядом, смотрела снизу, как смотрит на хозяина Кузька, и Инге, когда прошли мимо, почти сталкивая их на сухие грядки, показалось, был бы хвост, била бы сейчас Гордея по мощному бедру, облепленному трусами.
Старик усадил гостью за дощатый стол. Оглянулся на шофера, что подпирал бок блестящего авто. Она махнула маникюром, вытирая слезы.
— Это Арно, он там побудет. Я ненадолго.
— С мужем штоль? Сюда.
— Кристоф? Он в Массандре, я вот на три дня приехала, к Лидочке, Гордей, я не хотела, к тебе.
— Угу, — согласился Гордей и подвинул к ней кружку с водой, а потом поднял голову, позвал недовольно:
— Вы там чего? Вот, знакомьтеся. Таня. На три дня. Дочку повидать. Уйдет сейчас.
— Фу, Гордей, — Таня обеими руками взяла мятую кружку и выглотала воду, торопясь и говоря внутрь в пустую глубину, — ты как всегда. Ну не меняешься, ни на грамм. Как был старый черт Косолыгин. Остался. Уф.
Кружка стукнула об стол.
— Бычки, — сказал старик, двигая к ней тарелку с горкой жареной рыбы.
Таня взяла, обкусывая хрустящий хвостик. Держа пальцами, засмеялась.
— Помнишь, я сначала всем рыбам обкусаю, самое вкусное. Ты ругался. Говорил, сама теперь и ешь.
Терпеливый Арно отлепился от машины и походил вокруг, оглядывая перламутр и хром, потыкал носком спортивной туфли тугое колесо. Выбил из узкой пачки тонкую сигаретку.
— Я по делу, — спохватилась Таня и положила бычка обратно в тарелку. Встала, вытирая руки шелковым кружевным платочком. И цепляя Гордея, подняла, таща его по тропинке к воротцам. На ходу что-то рассказывала, задирая взволнованное лицо. Гордей кивал, пару раз оглянулся. И снова кивал.
У самых ворот Таня снова потянулась к его голове, обхватывая руками плечи. И уже не оборачиваясь, быстро села в машину. Уехала, сверкая перламутром и хромом, мягко ворча двигателем на отличном бензине.
— Очки забыла, — сказал Горчик, когда старик вернулся, и взял обкусанную рыбешку, разделывая корявыми пальцами.
— Не помрет. У нее денег много.
Он ничего не говорил, пока ел, только думал о чем-то, поглядывая небольшими глазами то на Ингу, то на Сергея. И она, возясь с мелкими косточками в белой рыбной мякоти, осторожно понадеялась, что это не к ним, это гордеево прошлое внезапно явилось и исчезло, сверкая. Но интересно.
Доев рыбу, старик вытер руки о старое полотенце и налил себе остывшего чаю.
— Инга, там ватра, на лавке где-то. Угу. Вот.
Закурил, и начал неторопливо:
— Лидкина мать. Кореша моего дочка. Это сейчас, сколько ж ей выходит, Татьяне? Ежели шейсят мне тогда было? А она на двадцать пять моложе. Ну, значит ей сейчас — пейсят пять, значит. Лидка поздняя у ней. Вот.
Гордей задумался, положив на стол лапу с папироской.
— Да. Ну, то старые дела, ладно. А тут вы слушайте. Лидка в ресторане, где Абрикоса отель. Матери сегодня сказала, вот ребята у Гордея, я еще рюкзак вынесла. Байкер там один, из столичных мужиков, что с Абрикосом корешует. Поехал девку искать. Ты говорит, мама, ему скажи, а сама боится, так, шепнула Таньке, чего услышала. В общем, думать надо.
И оглядев непонимающие еще лица собеседников, уточнил:
— За Нюхой он поехал. Ну и Олега ж там. И Димка мой. Станет этот козел Нюху отбивать, а парни ж не дадут. А куда им против мужика, он большой и злой. Видал я его. Тьфу, говно, а не мужик. Но злой же.
Над столом встала тишина, только позвякивал цепью Кузька и громко чесал лохматый бок. Сережа, нахмурившись, потирал руками колени, дернул нитку, торчащую из свежей дырки, оторвал. Лицо его становилось все более жестким.
— Нет, — сказала Инга, — не смей. Я сейчас…
Она вытащила мобильник, выворачивая кармашек клетчатой юбки, быстро нашла номер. Кусая губу, слушала напряженно.
— Олега! Чего долго так? Короче, вы там не будьте. Забирай Нюху, езжайте в Керчь. Надо так. Я сказала! Потом объясню.
Выслушала и, темнея лицом, повернулась к Гордею, не к Сереже.
— Он не хочет. Сказал нет. Сказал, они…
И закричала снова в трубку:
— Да я! Ты знаешь ведь, я зря не говорю. Ищут ее. Ты что, привязанный будешь ходить? Днем и ночью? Пока она за своими бабочками! Я не ругаюсь. Олега!
Бросила телефон на стол.
Сережа встал, трогая ссутуленное плечо. Сказал мягко:
— Надо ехать. Поеду я, ляля. Надо быстрее, а то автобус, и пешком же еще.