— Щас Толян ее, ну и мы подойдем. Как раз и покурим.
Инга прокралась мимо, не дыша, стараясь не узнавать голосов, поводя руками, нырнула в кусты, чтоб пересечь полянку и выйти на другую тропинку. И сбежав ниже, встала, тяжело дыша и вытряхивая из волос сухие листочки. Кажется, это Горчика банда. Снова бухали с приезжими девчонками. Те к ним липнут, вроде они медом намазаны. Вроде таких уродов мало и надо приехать в крымский поселок, чтоб напоили и после творили всякое. С ними. И ладно б еще одна, или парни ловили, насиловали. А то ведь сами лезут, сами ищут. Потом всякие скандалы. А чего докажешь, если наутро девахи даже не помнят, с кем бухали и что, и как оно было.
Свет набережной приближался, плыли по черной воде цветные зыбкие столбы и дорожки. Ревела моторка Сереги Панченки. Вся в фонарях, как комета на небе, выписывала по черному круги белой пеной. А небольшой, стиснутый с краев черными гребнями гор променад, толкался и дышал нарядной толпой гуляющих. Все вперемешку — дети, взрослые, старики с палочками. Сидят за столиками, идут густо — в одну сторону, к ресторанчику Ахмета, что прилепился уже к склону горы, в другую, где к самой воде спускаются полотняные навесы кофейни «У Гамлета».
И рядом с ней, огороженная по кругу железными коваными прутьями, площадка дискотеки, «пятак». Прутья увиты густыми листьями ипомеи, с торчащими сверточками спящих цветков.
Инга прошла мимо, поглядывая вверх, на ступеньки у раскрытых ажурных ворот. Там колыхалась небольшая толпа, кто-то входил, суя тете Марии билетик, кто-то выскакивал, хватая за руку смеющуюся партнершу, отцы тащили на плечах детей, показывали, смотри, мама наша танцует. Вряд ли он тут, хотя на южных маленьких дискотеках все возрасты смешаны, но не представляется как-то, что он, с его темной курчавой бородкой, в шортах по колено и белой рубашке, прыгает, поднимая руки и тряся ногой, или стоит под листьями, разглядывая танцующую толпу. Правда, если он не один, и она захотела потанцевать…
Инга, поколебавшись, медленно обошла приподнятый над асфальтом пятак. У заднем части огороженного круга, где прутья примыкали к каменной коробке эстрады, валялись пустые ящики, несколько поставлены лесенкой. Инга проверила, хорошо ли фонарик в кармане, не выпадет ли. И поднялась на шаткий ящик, схватилась за прутья, оплетенные нежными листьями. Внутри мелькал свет. Скалились цветные зубы, сверкали глаза, волосы менялись, из красных в зеленые. Бегала под ногами танцующих крошечная девочка, с мороженым в руке. И на самом краю, в зарослях, почти рядом с Ингой невозмутимо умывался серый большой кот с порванным ухом. Отрывал лапу от спокойного лица, поворачивал голову, взглядывая, и снова мылся, глядя через лес скачущих ног.
Она вздохнула, отпуская прут. Была бы котом, подняла трубой хвост и пошла себе, через ноги, разыскивая знакомые черные сандалии с пряжками, а над ними — загорелые колени. Угу. Нашла бы, и дальше — очень приятно, кот, очень приятно… Хотя, можно же сразу превратиться обратно, в себя. Нет, лучше в сегодняшнюю, кучерявую. Вот уж он удивится. И обрадуется.
Ящик качнулся, и Инга, взмахивая рукой с оторванным пучком зелени, обрушилась назад, успев за долю секунды представить, как падает и валяется с задранными ногами, красным лицом, и рубашка съехала на животе…
— Черт!
Выпрямляясь на слабых ногах, открыла глаза, с удивлением уставясь в чье-то лицо в сантиметре от собственного. Дернула плечами, ниже которых чужие руки жестко обхватили локти.
Глаза вдруг сошлись к переносице, брови задрались, и все чужое лицо вдруг стало мультяшным, полным дурацкого восторженного веселья.
— Пьяная муха! — сказал знакомый голос. Пахнуло крепким вином и дешевыми сигаретами.
От неожиданности Инга расхохоталась, одновременно не понимая — да кто ж это? Руки на локтях придавили ее сильнее, приближая к себе, грудь Инги уперлась в ребра, плющась.
— Теперь ты, — предложил голос, а лицо превращалось снова из мультика в человека.
— Пусти! — она отступила, выворачивая локти, в ярком свете высокого фонаря, наконец, узнала, — Горчик? С ума сошел совсем? Да пусти ты!
Руки исчезли. Горчик сунул их в карманы, сузил серые глаза и сразу стал самим собой, парень среднего роста, с невнятным ленивым лицом и зачесанными назад выгоревшими русыми волосами.
— Ну, пустил.
— Ну… и все…
Она отвернулась. И вдруг он шагнул ближе, схватил ее руку, дергая к себе. Другой обнял за плечи, чтобы не вырвалась. Рядом грохнула музыка, завыла певица, всхлипывая.