Я чувствую себя избранным героем, но только в другую сторону.
О, нет! Ну, да, конечно. Мне уже тридцать лет. Черт возьми. Это так неприятно.
Чей это взгляд? Какой знакомый взгляд. Этот взгляд. Чей же он?
* * *
Сегодня уже воскресенье, и я снова в этом поганом центре. (Я не помню чем я занимался всю прошлую неделю, но помню что мне было скучно, одиноко, я был голоден, плакал, а еще я бухал)
Кабинет понемногу заполняется людьми, которые плохо справляются с проблемами.
Интересно, а сок сегодня будет? Мне бы не помешало немного витаминов.
Наконец,в комнату заходит Вероника.
Я перестаю набивать брюхо беcплатными круассанами и сажусь на своё место рядом с ней. Все в кабинете о чём-то шепчутся, но мне заранее все равно.
Вероника молча сидела и уставилась в свой телефон. И вновь она затыкает одно своё ухо наушником и включает свой любимый "K-pop".
В кабинете все о чём-то шепчутся. Я же, просто молча, сижу себе. Мне нормально.
Я поздоровался с Вероникой.
Она промолчала в ответ. Как же это в её стиле! Вот же шутница.
Вероника манипулятор, ее молчание каким-то образом влияет на атмосферу в кабинете, пыль и катышки с одежды завихляются у кондиционера и танцуют в косом луче света. Я наблюдал, как Вероника долго копается в своей сумке, из которой она достаёт целую горсть упаковок. Она пристально читала, прищурив глаза. Мелипрамин. Анафранил. Пиразидол. Все это антидепрессанты. Такими препаратами кормят при классической депрессии. Но я вижу ее насквозь: Вероника даже не принимает все эти таблетки, а носит их так на всякий случай, чтобы все видели как ей плохо. Сейчас она воспринимает то, что ей пришлось оказаться в окружении тупых, серых людей, как некое печальное недоразумение, которое надо перетерпеть.
Вдруг: Вероника прервала мой глубокий анализ, начав рассказывать мне об одном нашем знакомом. Точнее о её знакомом, который ходил в нашу группу. Я сделал вид, что якобы видел его, но на самом деле не помню. Я и так почти всех здесь знаю, но с именами у меня всегда было туговато.
— Помнишь в нашу группу ходил Антуан? – тихим голосом промолвила Вероника.
— Антуан? Да-да, помню. (На самом деле я не помню)
— Он повесился вчера, – Вероника сказала это таким бездушным и бесцветным голосом, таким голосом словно говорил робот, который был запрограммирован лишь изъяснятся, но не сочувствовать.
— Это ужасно. Интересно, с чего это он вдруг? – Спросил я. Но на самом деле я солгал, мне вовсе не интересно, мне вообще плевать, наверняка еще больше, чем ей.
— Понятия не имею. Говорят, что в последнее время он странно себя вел. Он писал стихи.
— Стихи? –Я так и знал. Он скрытый гомосексуалист! Теперь все стало на свои места.
— Ага. Он писал стихи, да так, что рассудок помутился. Странно, что он это сделал, ведь он был женат, имел двух детей. Да и у Антуана был диагноз Дисфория. Наверноe.
Мне так хочется закурить, меня буквально одолевает табачная жажда.
Так вот; скажу вам честно, я не особо и удивился. Мне плевать на Антуана!
Когда заключенный пишет стихи на стене своей камеры, то это нормально, здесь нет ничего такого, и когда этот же заключенный вешается в своей камере, здесь тоже нет ничего такого. (Cуицид, это лучшее на что способен человек).
— Эммануэль, может быть вы и начнёте? – Спросил коварный мозгоправ.
— Что? В смысле? Кто? Я что ли? Ну-у, знаете, я вообще-то тут занят немного.
— Да что вы, давайте-давайте, не стесняйтесь, начинайте... – Говорил мозгоправ.
— Нет-нет, док. У меня голова болит, давайте я последним буду. – Ответил Я.
— Вы уверены, Эммануэль? Вы самый странный мой пациент. По жизни, вы инцел, шизоид, конченый бездельник, латентный гомосексуалист, карп и кто-то еще. У вас особый случай, я сам точно не могу его определить, у вас что-то вроде "НИГРЕДО"?