Йах засмеялся:
– Выделываться перед ними? Держать их рядом, как брюхатой мамашке? Ха! Они – воины, а не дети! Как бы вам не хотелось обратного, но вы уже совершили ошибку. Как бы вы не оберегали отца нашего от возможности продлиться и найти силу в равных, вы не смогли этого сделать. Как бы не следили за чистой наивностью тех, кто вам служит – среди них взросли воины! Как бы не надеялись, что не встретятся две силы – они сошлись!
Владыка стиснул посох так, что костяшки побелели, но пристукнул острым концом по полу коротко, без ярости. Разлепил тонкие губы:
– Довольно! Последний раз спрашиваю тебя!
Марк оскалился, довольно щурясь:
– Последний раз отвечаю тебе. Не ищи дух в телесном. Он – вне тел. Он – между ними.
Опустив тяжёлые веки, владыка возвысил голос:
– Инициаторы! Уничтожить нежить йаха Марка. Во имя…
– Отца! – захохотал Марк и прыгнул.
Храмовники бросились со всех сторон одновременно, массой тел закрывая владыку.
Трассы пуль с раскачивающихся стволов в нервно стиснутых руках, прошили пространство сотней игл.
Глаза владыки расширились, и он застыл, смотря на летящего йаха. Пока храмовники не свалили его на пол, закрывая своими телами.
Шквал пуль ударил по стремительному телу и йах свалился, не долетев до груды тел, закрывающей владыку. Поднялся на ноги, заревел, вставая на четвереньки и снова бросаясь на храмовников. Его кожу сплошь покрывали ручейки крови, и казалось, что на пятящихся людей кинулся освежеванный медведь. А со всех сторон уже мчались инициаторы – чёрные платья хлестали по ногам, словно клочья раздуваемого пламени. Бросок – ударили в кровавое месиво, впились когтями, зубами, повисли, словно собаки на затравленном звере. Покрыли чёрными тряпками тел окровавленный кусок, рвя и меся.
– Всё, – сглотнул Даниил. – Сам он не выберется.
И обернулся к Алисе. Девушка смотрела вниз и кусала губы.
– Аля?
Она подняла глаза:
– Ты чувствуешь?
Даниил стиснул в ладони виски, с силой сжал пальцы, словно собрал в горсть глаза.
– Да. Сердце заходится и… больно…
– Родная кровь, – прошептала она и жалко улыбнулась: – Мы действительно другие… Он, ты, я. Мы – иные йахи. И мы это чувствуем.
Смотря в иллюминатор, Даниил сжал кулаки:
– Ещё чуть и…
Алиса не ответила. Её лицо уже затвердело, затяжелело в маске равнодушия, отмечая проходящую трансформацию.
Даниил вскочил на ноги, сдирая с плеч мешающую, сдавливающую куртку. И – не успел.
Белая сеть упала сверху, сверкнув в полумгле неровными квадратами.
Он рванул руками, разрывая ткань куртки, но сеть вгрызлась болью в напряжённые мышцы и прижала руки к корпусу. Он взвыл от напряжения и боли. Лицо перекорёжило, вздулось венами.
Алиса метнулась к товарищу, но ещё один серебряный невод упал, сшибая её в броске.
…
41. Казнь
Даниил ещё оставался на ногах, а Алиса вращалась по полу, стремясь вырваться из тисков и встать. Но сети впивались в тела, обжигая и обессиливая.
– Какого чёрта!? – шипел-рычал Даниил, бешено вращая глазами.
Его лицо стало белым, а тяжёлые жгуты сосудов на разбухших мышцах извивались, подобно водным змеям.
«Брат йахаса», висящий на нём сзади, стискивая концы сети, отдуваясь с натуги, прохрипел:
– Марк сказал – защитить! Марк сказал – вы пойдёте к нему! Марк сказал – остановить!
Даниил остановился внезапно. Тяжело дыша, так, что грудная клетка вздымалась и опадала, будто отдельно от корпуса.
– Он – знал?!
Алиса замерла мгновением позднее.
«Брат йахаса», сдерживающий Даниила, ослабил хватку сети и, тяжело дыша, ответил:
– Он знал.
Йахи молча посмотрели друг на друга и одновременно перевели взгляды на иллюминатор в полу.
– Освободи, – коротко приказал Даниил.
Человек подчинился, коротко склонившись и тронув точку меж бровей. Алиса почувствовала, как и на ней ослабла сеть. Извившись, выскользнула из распущенного невода, не дожидаясь, когда её распутает проводник. Не оборачиваясь на «брата йахаса», склонившегося в дрожащем поклоне, опустилась на колени перед иллюминатором и, невольно потирала места ожогов, вгляделась в затуманенный экран. Даниил присел рядом, так же сумрачно смотря вниз.
Марка распяли на досках, оставшихся от постройки, не тратясь на новые. Да и не нужны были новые – йах лежал на кресте, наспех сколоченном на полу и агонию, судя по всему, храмовники не собирались затягивать. Но пленник смотрел вверх и улыбался разорванным ртом, непрестанно кровоточащим. Облизывался, пробуя на вкус собственную кровь, и щурился на закопчённые до сизого отлива «аквариумы» на потолке, где горел негасимый огнь. Вокруг стояли только храмовники; инициаторы, кто держался на ногах, уже отошли к выходу под руководство отца Борислава, а других – порванных, бессознательных, – тащили за ноги и сбрасывали на дрезину.