''То, что Конрад рассказал Холи''
-Меня всегда удивляло отношение людей к фамилии-
Я не знал своего отца, он был моряк и уплыл не ведая о моём рождении, а мама умерла от какой то болезни, выкашляв лёгкие, когда мне было три. Так и получилось, что всё, что у меня осталось от родителей, была лишь фамилия. Сейлор, это всё моё наследство, вся мамина забота, и вся папина любовь, которая у меня есть. После смерти мамы, и до пяти лет, я жил в доме малюток. Мисс, даже не помню как её, мы всегда называли её просто мэм, воспитывала нас в условиях крайнего выживания. Я помню, что мы, с голодухи, по ночам спускались в подвал и ловили тараканов. Не еда, но перебить голод, чтоб уснуть, помогало. Гораздо позже я узнал, что ей раз в месяц платили за каждого из воспитанников, и давали деньги на наше содержание. Видимо она решила увеличить свой оклад. Главное, чему она нас научила, это страху и осознанию того что мы не достойны. Хотя ко мне у неё было особое отношение, из-за того, что у меня была фамилия. А выражалось это в том, что меня она реже остальных называла не нужным ублюдком, брошенным на её шею. Но била она меня чаще остальных, хотя это было из-за того, что я повадился воровать еду из буфета. В пять я попал в детский дом при церкви, где к моим основным знаниям, страху и осознанию собственной никчемности, прибавилось слово божье. Суть которой заключалась в том, что Бог вездесущ, следит за нами, знает обо всех наших грехах, и даже помыслах, а главное, это то, что где бы мы ни были он найдёт нас, и подобно Ионе, покарает самым страшным и мучительным способом. А ещё я узнал, что он не слышит не одной нашей молитвы. И даже когда я, не то чтобы просил о несбыточном, чтоб мама ожила, или папа приехал ко мне и забрал с собой в плаванье, а просто наесться завтра до сыта, он не слышал, и голод продолжал меня истощать. От голода старшие дети били малышню, и забирали у нас еду. Хотя нам они объясняли это тем, что они просто лучше нас, и по тому они имеют право нас бить. А лучше они, лишь потому что сильнее. Чтоб хоть, что-то кушать я снова принялся взламывать замки буфета. Делал я это аккуратно, по ночам, и не каждый день, так что никто не знал кто виноват. Священники нечего лучше не придумали, как садить у буфета на ночь сторожа, чтоб поймать вора за руку, или отпугивать воришку. Хотя мне это не сильно мешало. Я дожидался пака мистер Вильсон примет на грудь и уснёт. Как то старшие ребята прознали, что это именно я таскаю из буфета, и начали меня шантажировать. Или они меня бьют и сдают учителям, или я таскаю еду и на них. По началу всё было хорошо, меня перестали бить, я ел больше других, и старшие даже, вроде, стали со мной дружить, как мне казалось. Но потом они подумали, что я слишком слабый и по этому нашу им мало, из-за чего в следующий раз они пойдут со мной. И вот настала голодная ночь. В тот вечер похлёбка была более жидкая чем всегда и ребята посчитали, что мой талант просто обязан им помочь. Мистер Вильсон напился более обычного и задремал прямо на стуле, которым подпирал буфет, для надёжности охраны. Он был пьян настолько, что его не разбудила даже толпа пацанвы, которая шумела у меня за спиной. Я встал на среднею полку, прямо над головой сторожа, и вскрыл навесной замок. Сделав это я стал подавать ребятам те харчи которые они заказывали. Когда руки у них стали полностью заняты они начали складывать продукты в рубахи. - Уже хватит, у вас рук не хватит, вы всё не унесёте. - сказал я. - Нам лучше знать. Там должны быть пряники, я видел как пастырь убирал их туда сегодня утром, они вон в том узелке сверху. Я встал на цыпочки и пытался дотянутся до узелка, на который ребята указали пальцами. Я дотронулся до ткани и подцепил её краешек. Сладости были почти у меня в руках, но я пошатнулся и узелок, с глухим стуком, упал мистеру Вильсону прямо на лысину. Я сбалансировал на краю и еле удержался, чтоб не свалиться с полки. От удара сторож закряхтел и заворочался но не проснулся. Тем не менее один из парней перепугался, вскрикнул и выронил всё из рук. От стука и шума сторож проснулся. Ребята резко побросали всё на пол, и побежали на верх в спальню. От грохота по просыпались отцы настоятели, и я услышал то как заскрипели доски на потолке, а это значило, что встал отец Джон, и шёл в низ вершить свой страшный суд. Я надеялся перепрыгнуть через голову сторожа, успеть забежать в комнату и лечь в кровать, покуда не спустится отец Джон, но как только я приземлился сторож схватил меня за ногу. Я надеялся перепрыгнуть через голову сторожа, успеть забежать в комнату и лечь в кровать, покуда не спустится отец Джон, но как только я приземлился сторож схватил меня за ногу. Наши взгляды встретились и мы долго, не говоря ни слова, пялились друг на друга. Странно, но в тот момент в моей голове не было ни страха ни волнения, в голове вообще не было ни одной мысли. Рыбий и сонный взгляд сторожа меня даже каким то образом успокаивал и загипнотизировал. Ведь не было ожидаемой реакции, крика и привычных тумаков. Его бездействие взбудоражило меня, но как то спокойно. Как оказалось он просто снова уснул, это стало ясно, ведь когда отец Джон вошёл в зал он обратился к нему раза три, перед тем как тот проснулся. - Поздравляю вас мистер Вильсон, вы наконец поймали воришку. Мистер Вильсон?! Очнись пьянь! - крикнул отец Джон, и сторож пришёл в себя, - Так-то лучше. И так посмотрим, кто это у нас. Ах ты погань, ну вот уж никак не мог подумать, что это будешь ты. И тебе не стыдно? Ты же не безродный щенок, как остальные, у тебя была мать, и фамилия от родного отца, у тебя изначально больше шансов чем у всех, а ты вот на что их пустил. Ты хоть знаешь, что хоть с тобой будет, а? '' - Порка.'' - пробежало у меня в голове. - Да сер. - Ну и прекрасно. Мне задали отменную трёпку, а на утро встал вопрос, что со мной делать дальше. Был один вариант, избавится от проблемы отдав меня в подмастерье, к кому угодно, к пекарю, конюху, трубочисту, очистителю выгребных ям... Главное избавится. Но отец Джон вступился за меня, и главным его доводом было то, что у меня ещё есть шанс, ведь у меня есть фамилия, а значит со мной не всё кончено. И он убедил их отдать меня в городской детский дом в Лондоне, где с такими как я знают, что делать. По его словам, главный воспитатель Грегори Томсон - достаточно суровы человек, и знает как выбить дурь из хулиганов. И его трость это единственный шанс для меня стать человеком. Я тогда понимал, что он отдаёт меня в руки к монстру и мне было невдомёк, почему он называет это спасением. Когда я стал старше я понял, что это и в правду спасло меня, ведь я жил при школе, что дало мне кое какое образование, а это больше шансов в жизни. И более того, как бы больно мистер Томсон не бил нас по головам своей тростью, мы продолжали жить. А в то время выживаемость детей в подмастерьях была крайне мола, тем более там не выживали дети восьми лет, коим тогда был я. В новом приюте условия были сравни тюремным. Строжайшая д