Создав видимость того, что некие лица (мы) преодолели бетонно-проволочную преграду, я взял Ирину за руку и повлек вдоль самой стены. Там при неаккуратной, как это водится, установке забора остались ныне застывшие потеки цемента. Аккуратно ступая по ним, мы почти не оставляли следов, и неопытному следопыту без собаки ни за что не удалось бы установить, что мы ушли прочь, а не полезли через забор. Предпринимать меры, которые сбили бы с толку опытного следопыта или обученного пса, я счел излишним, да и сказать правду, лишь теоретически знал, как проделать подобное.
Пройдя чуть менее полукилометра, что ввиду неудобства избранного способа передвижения заняло приличное время, я нашел то, что искал, и что не найти не мог — секцию забора, установленную без должного тщания. Пожелтевшая раньше и интенсивнее остальных, она чуть сползла одним краем из-за того, что земля под ней была подмыта дождями и стоком талых вод, а должный фундамент подведен не был: одна лишь видимость из смеси цемента с гравием.
Что плохо снизу, то и сверху редко бывает хорошо. Подтянувшись, я убедился, что спираль Бруно закреплена проржавевшими скобками, едва цепляющимися за крошащийся бетон. С помощью перочинного ножа, снабженного особым лезвием для открывания консервов (именно оно было наиболее уместно для такой работы), я помог им полностью утратить сцепление, а затем без особых хлопот приподнял освобожденный участок спирали рогулькой из тополевой ветки. Создав, таким образом, треугольный лаз над забором вполне достаточный, чтобы через него можно было пробраться, не зацепившись, я сперва помог Ирине, а затем и сам перелез и приземлился на корточки по ту сторону забора.
Таясь (в буквальном смысле — стремясь не выходить из затененных областей) и призывая к тому же мою спутницу, я направился к зданиям и вагончикам, олицетворявшим обжитую часть полигона: просмотровый пункт, жилой сектор, склады, кухню и бризовочную.
Никогда не бывши здесь ранее, я все же не опасался заблудиться. Моим ориентиром был звук работающих механизмов. Сейчас масштабные испытания были почти свернуты, и вряд ли кто-то погнал бы технику в дальние части полигона.
Показавшийся вскоре грейдер подтвердил мою правоту. Похоже, он просто чистил территорию, разлохмаченную прошедшими здесь до него тягачами.
Собираясь использовать грейдер как укрытие, я подобрался поближе и прыгнул в тень его колоссальных колес. Здесь я встал в полный рост, а Ирина последовала моему примеру. Говорить мы не пытались: это было невозможно — шум машины заглушал слова, а дизельный выхлоп принуждал держать рот закрытым. Не самым культурным образом, попросту пальцем, указав ей на виднеющиеся между колесами постройки, и жестом позвав за собой, снова пригнувшись, я трусцой оббежал грейдер, оказавшись позади кабины. Уже готовый продолжить движение, я мельком глянул на различимого сквозь довольно чистое стекло водителя грейдера. Не могу утверждать, что сразу же узнал его, скорее меня смутила неуместность белой рубашки с проглядывающим из-под воротника краем галстука. Я замер, пораженный догадкой; и в то же мгновение Леопольд, словно уколотый моим взглядом, обернулся. Его лицо приобрело выражение довольства и некоей устрашающей радости. Уверен, находись под его управлением не грейдер, а легковой автомобиль или, пуще того, мотоцикл с коляской, он резко сдал бы назад или даже поднял свой экипаж на дыбы и, развернул, с тем, чтобы раздавить нас. К счастью это было ему недоступно.
Бесцеремонно нажав Ирине на шею, я принудил спутницу упасть. Выведя её таким образом, из зоны поражения (не будем забывать — Леопольд вооружен, я получил возможность действовать на свой страх и риск. Призвав все свое мужество, буквально взбежал по медленно движущемуся колесу грейдера, цепляясь за желтоватый металл моторного отсека, и бросился всем телом на стекло кабины, чая испугать Леопольда и выиграть, таким образом, секунду-другую. Стекло неожиданно поддалось, так как оказалось не собственно стеклом, а прозрачным плексигласом, иначе говоря — оргстеклом. Превосходное изобретение Отто Рема было закреплено на тонких винтах, проектировавшихся, естественно, без расчета на то, чтобы выдержать удар восьмидесятикилограммового тела. Упав вместе с плексигласом внутрь кабины и изрядно ушибшись, я прижал Леопольда к рычагам управления. Будучи куда менее корпулентным, мой противник оказался в положении гербарного экспоната. Не в силах дотянуться до оружия, он что-то кричал, но его заглушал звук двигателя. Оплевав все оргстекло напротив своего лица, он побледнел и успокоился. Понадеявшись, что он задохнулся, я ослабил нажим, и, выполнив весьма непростой трюк, сумел протиснуться к нему, оттеснив плексиглас в сторону.
Вотще я уже торжествовал победу. Леопольд, едва я оказался рядом, оскалился и рванул маузер из-за спины. Что мне оставалось делать? Прижавшись к нему как можно теснее, я подхватил его за бедра (несуразная двусмысленность подобной позы пришла мне на ум лишь много позже), дернул вверх и вторично ринулся на стекло. Разница была в том, что стекло на этот раз лобовое, а передо мной как щит и амортизатор — Леопольд.
Лобовой плексиглас был закреплен не лучше тыльного, однако просто выпасть он не мог — мешал металлический окоем окна. Однако, совместной массы нас, противников, оказалось достаточно, чтобы он лопнул и не разбился; это все-таки неподходящее слово, но раскололся или разломался.
Леопольд выпал вперед на широкую балку, ведшую к передним колесам и несущую под собой отвальный нож, а я повис животом на тех самых рычагах, к которым ранее прижимал Леопольда спиной. Право, вряд ли я что-то выиграл от своего маневра. Теперь Леопольду достаточно достать-таки пистолет и вот он я — стою открытый по пояс в метре от него.
Ожидая скорого ранения, если не смерти, я вцепился руками в рычаги и засучил ногами в отчаянной попытке перебраться на балку и продолжить бой, вполне осознавая, что желанию этому осуществиться не суждено, не достанет времени. Суетясь, я потерял из виду Леопольда, а когда снова нашел его взглядом, он собирался поступить наиболее странным в его положении образом.
Демонстративно держа пистолет за предохранительную скобу, он прокрутил его на пальце и отпустил, причем пистолет свалился вниз и более не мог быть им использован. Я решил, было, что это некий ритуализированный безмолвный вызов на честный бой "зубами и кулаками". Я ошибался.
Отдав мне пренебрежительный салют, Леопольд так отчетливо, что я смог это считать, проартикулировал губами: "ВСП — предлог, а цель ты, и ты попался!", он закрыл глаза и солдатиком прыгнул вниз прямо под нож грейдера. К счастью, я не видел, что стало с его телом, и не слышал его криков, если таковые раздавались. С огорчением я подумал, что Ирина, вероятно, лишена моего преимущества: ведь она лежит внизу в считанных метрах от наверняка страшно изувеченного трупа. Истинно, я не желал для нее подобного зрелища.
Машинально, словно это было моей каждодневной обязанностью, я остановил грейдер и выключил двигатель. Спустившись на землю по бортовой лесенке, не заглянув под нож (у меня и мысли не мелькнуло, что Леопольд мог выжить, к слову для тех, кто ожидает сенсации в кинематографическом духе — он действительно умер тогда полностью и окончательно я подбежал к Ирине и, ни слова ей не говоря, потянул за руку к постройкам.
Проделать весь путь молча мне не удалось, пришлось дать некоторые объяснения: Ирина проявила настойчивость, а также заверить ее, что портфеля с бумагами при Леопольде не было (могу поручиться, не заметить его в кабине было невозможно).
Что-то (возможно, осторожность) подсказывало мне, что следует подползти к постройкам по-пластунски, но что-то иное (вероятно, здравый смысл) отсоветовало ползти ужами, и мы вскоре приблизились к складу, перебегая и, то и дело, застывая, чтобы прислушаться и присмотреться.
Склад казался необитаемым, что необычайно странно. Все же, не доверяя своему первому впечатлению, оставив Ирину в темном закутке между ящиками и стеллажами, я довольно подробно исследовал это помещение или, правильнее сказать, ангар, так как он был похож на половинку цилиндра, лежащую на боку, и выстроен из гофрированных алюминиевых листов.