— Я думаю, ты тут слишком критичен к смертным, в конце они всего лишь хотят силы, богатств и удовольствий. От кого это получать не столь важно для них.
— Хм… Имеет смысл, но мне всё равно на их мимолётные трепыхания. Гррр… Как же тяготит отсутствие тела…
— А ты спокойнее, чем стоит для того, кто умер не так давно.
— Пфф… Не в первой, а в худшем случае я бы просто переродился в другого дракона, ведь наш род рождается лишь в телах от нашего рода.
— Занятные существа драконы, вот только как видно — смертные.
— Ха-ха-ха, демоны умирают куда чаще и куда более безвозвратно, ведь в том царстве, что зовётся твоим домом, возможны даже невозможные вещи, например, уничтожение неуничтожимой души.
— Не знаю я варпа, ибо сразу после рождения меня призвало в этот мир, впрочем, не суть, ты лучше скажи, а что это за кристалл был в сердце?
— Это результат долгого и сложного ритуала, помогает сохранять душу и разум после смерти тела. Душа, правда, в некотором неадеквате, разум же как всегда рациональнее некуда.
— Ага, то есть, по сути, тебя и душу тебя же можно считать разными существами… Так и запишем…
— Ты идиот? У тебя кроме мыслей о том, как бы примкнуть поцелуем к женщинам, мыслей вообще нет?
— Да…
— Грррр… А стоило бы, мелкий демон, проживя подольше, как минимум ты сможешь оприходовать побольше самок.
— Ладно, ладно, не нуди, старик, в конце концов недолго осталось до нашей цели.
— Ты не посвятил в планы, не поделишься, мелочь?
— А не очевидно? Порабощать и жрать эльфов.
— Хмм… Эльфятина костлявая, дварфы вкуснее.
— Кхем… Предпочту питаться пищей чуть более изящной и чуть менее варварской.
Поднявшись с пола, Люпин достал всё, что можно употребить из сумки, и отдал эльфийке на съедение, потерять рабыню из-за голода — верх тупости. Осталось совсем немного, воздух стал намного свежее, чем ниже, и выше по шахте виднелись отблески света.
В безмолвии парочка шла до заветного выхода, инкуб ощущал какую-то чистую радость эльфийки, её разум хоть и сломался в нескольких местах, главным образом в мотивации, но, видимо, детские воспоминания о деревне и родных лесах возбуждали поток искренних и чистых чувств, незамутнённая радость, облегчение, ностальгия и комфорт.
В морозной тишине зимних сумерек, когда воздух был наполнен колким холодом, Люпин уверенно ступил на заснеженную горную тропу. За ним осторожно и сдержанно следовала его рабыня, будто каждое её движение зависело от его благосклонности.
В тёмных, изношенных плащах они выглядели неуместно среди холодной красоты зимнего леса. Инкуб двигался вперёд с непринуждённой уверенностью, не оборачиваясь, ведь чувствовал, что его спутница не отстаёт. Её глаза оглядывали знакомые деревья и понимание близости дома грело обожженую пламенем желанья душу жрицы.
Тишина, величественная и полная, нарушалась лишь хрустом снега под их ногами. Деревья, покрытые инеем, возвышались как стражи, наблюдая за их продвижением, а иней, покрывающий их и искрящийся на солнце, создавал иллюзию хрустального леса.
Наконец они достигли поляны, где горизонт начинал оживать первыми отблесками рассвета. Небо, окрашенное в нежные розовые и золотистые тона, постепенно рассеивало ночную тьму. Свет медленно пробивался сквозь ветви громадных деревьев, тишина леса разбиваемая лишь уханьем сов и хрустом снега под ногами погружала путников в меланхолию и спокойствие, что Люпину было крайне чудно.
Инкуб остановился, вдыхая свежий воздух, и повернулся к своей спутнице. В его взгляде, пронизывающем утренний рассвет, таилась тень — отголосок древней силы, затаившейся под налетом плоти и крови. Для него этот рассвет, столь красивый и обнадёживающий, был лишь ещё одной гранью мира, который он никогда не сможет полностью полюбить, оставаясь чужаком с наследием, что жгло душу вечным голодом, желанием и амбицией.
Глава 5
Глава пятая. Прибытие.
— Сколько нам ещё идти? — задал вопрос Люпин.
— Понятия не имею, я не так часто уходила даже до малой рощи, а так далеко я уходила лишь дюжину раз.
Рассветные лучи едва касались верхушек древних деревьев, возвышающихся как немые стражи над лесом, окутанным холодным дыханием ранней зимы. В суровой тишине, когда каждый лист был покрыт инеем, словно хрупким серебром, незримая тень скользнула между стволами. Казалось, сам лес ожил, наблюдая за незваными гостями, и каждый шаг отдавался эхом в сердцах тех, кто чувствовал, как невидимые глаза следят за ними из теней.