— М! — В секунду спрятав срам от зардевшейся от смущения эльфийки и отвернувшись в сторону, выдавая смущение бардовыми длинными ушами, он попытался восстановить дыхание. — П-простите.
— Всё хорошо! — Выпалив в момент непредусмотрительную фразу, жрица дёрнула ушки, попытавшись сгладить неловкость. — Кхм… Твой… Твоя реакция вполне нормальная, ты молод, у тебя будет всё хорошо в твоей долгой жизни.
— Я просто заляпал ваше кресло.
— М? — Алинаэль обратила внимание на то, куда положила руку, и только сейчас поняла, что поверхность подозрительно влажная и склизкая. — Боги, какой же стыд. П-прошу тебя это сохранить в секрете. *Неразборчивые слова магии*
— Хорошо, леди Алинаэль.
— Ха… — Выдохнув подозрительно жаркий воздух, Алинаэль подошла к «Гэлиону» и положила руку ему на голову. — Не беспокойся, это моя работа, и я слышала вещи куда менее приятные и куда более стыдящие. Ты нормальный, с тобой всё в порядке. Давай так, сейчас мы закончим нашу встречу, ты придёшь… Хмм… Скажем, послезавтра с утра или в это же время, чтобы продолжить этот сложный разговор.
— Спасибо, леди Алинаэль. — Люпин вытащил свою «благодарность» поклоном в пол, скользнув взглядом по её ногам. — Надеюсь, у вас… Кхм… У нас удастся найти выход до того, как будет поздно.
— Пока что не за что, иди.
Протопав обратным путём из храма, он не заметил никаких посетителей, а этот диалог закончился лишь уже в полноценную ночь. Красивые небеса, лишившиеся туч, обнажили картины сияющих звёзд. Он видел эту картину в первый раз, она была прекрасна, что задевало струны его сути, тянущейся к совершенству. Хаотичные искры образовывали созвездия диковинных существ, и лишь птицы, что прочитали по небу, рушили магическую картину.
— Хм… А где там Миратиэль… Сейчас осуществим всё, что я выдумал для слезной истории бедного Гэлиона. Хе-хе.
Ночь была холодна, но в доме почти вымершего клана комната полнилась жаркой, противоестественной любовью. Инкуб за эти месяцы так и не лишил свою рабыню девственности, впрочем развратил достаточно, чтобы она просила об этом каждый раз, но и воспитал достаточно, чтобы без его воли это не произошло. Впрочем, ему было не более чем интересно, как сильно может возрасти желание рабыни, что знала разврат, но не знала самой естественной его формы, может ли быть это почвой для развращения её ещё большего, чем сейчас. Сейчас она с трудом может молиться своим божествам, при каждой мысли о молитвах похоть растёт так сильно, что смывает все прочие мысли прочь. Самое интересное, что он нащупал способ, как это притушить. Миратиэль придётся поисполнять обязанности жрицы, тут компании повезло, ведь в зиму обряды плодородия не проводятся и её задачей будет лишь работа архивариусом в храме, но это потребует нивелирования этой формы контроля, и инкуб его придумал. Похоть, что будет испытывать Миратиэль, обращаясь к богам, будет большей частью накапливаться и малой влиять на мысли, а уже полноценно реализовываться каждую ночь. Инкуб же из-за неопытности не мог придумать, как сделать накопитель больше, чем на день, ведь в ином случае рабыня может попросту умереть или сломаться разумом без возможности восстановления.
В эту ночь инкуб устал и решил сэкономить силы на завтра, хотя и мог пропустить сон. Просто делать до завтрашнего утра нечего, рабыня устала, Ариэль попросит кровь ещё раз, да и их встреча уже назначена.
Снов не было, но был необычный эффект. Он чувствовал жгуты и нити эфемерной энергии, что были повязаны плотным узлом в его груди. Прикоснувшись к самому толстому, он понял, что это Миратиэль. Два поменьше были путями к Стелле и Маэвис, один тонкий, но достаточно приятный по прочности был протянут к Ариэль, и слишком тонкий, чтобы по нему что-либо сделать, соединял его с Алинаэль, проследовав по нити Ариэль, он понял, что ей снится прекрасная охота вместе с Гэлионом. Решив слегка поиграться, он взял под контроль ход событий и вывернул всё так, что при охоте они столкнулись и полетели кубарем с обрыва. Он, к сожалению, был сильно неопытен. Сон начал рушиться, Ариэль чуть было не пробудилась, и он решил обождать. Люпину повезло, и сон начался похожей ситуацией, они в лесу и мило воркуют что-то, что даже самой Ариэль непонятно. Взяв снова под контроль сон, он увёл от разговора к страстным поцелуям. Дальше он принялся лишать одежды образы в сне и наконец перейдя к повторению того, что они делали в бане и постели, но в антураже тёплого весеннего леса. На этот раз сон закрылся для него полностью, а от жгутика Ариэль чувствовалась похоть, смущение и смятение.