Наконец последний сакри в малиновых доспехах скрылся из виду. Толпа вновь обрела голос и начала расходиться. Равенна отпустила мою руку, продолжая стоять без движения.
– Пошли, нам лучше вернуться, – молвила она своим прежним отрывистым, невыразительным голосом. – Сейчас не время идти в библиотеку.
Вместе с людским потоком мы прошли немного вдоль берега, а потом, не сговариваясь, свернули на крутую узкую улицу между свечной лавкой и баром. Я нервно оглянулся, когда мы дошли до следующего перекрестка с чуть более широкой, но странно пустой улицей, идущей параллельно гавани. Никто не следовал за нами – да и почему кто-то должен был следовать?
– Я чувствую себя мышью, за которой охотится тигр, – заговорила наконец Равенна, лишенная своей обычной живости и энергии. – Поскольку он – кот, он играет со мной, прежде чем меня убить, но поскольку он такой большой, он наступает на всех подряд, пока забавляется.
– Сфера делает это не из-за тебя, – не слишком убедительно возразил я.
– Не будь дураком! – вспылила Равенна, но ее гнев исчез так же быстро, как появился. – Я знаю, инквизиторы охотятся не за мной, они охотятся за еретиками. Они – тигр в полной комнате мышей, и это не преувеличение. Они говорят нам и всем остальным, что Лепидор ничего для них не значит. Что мы не произвели на них никакого впечатления.
– Мы не произвели. Мы выдернули один ус, но он снова отрастет, и теперь тигр сердит.
– Нет, он не сердит. Он неумолим. Тигру на это плевать. Если он растопчет достаточно людей, мы больше не будем иметь значения. Если он нас схватит, то будет убивать медленнее, а в остальном мы просто две единички в его статистике. Лечеззар издал Всемирный Эдикт, и НИКТО на Аквасильве не посмеет его преступить. Он нацелен прямо на Архипелаг, и даже сам Оросий не оспорит ни единого слова. Фактически по фетийскому закону весь этот Эдикт неправомерен, но Сфера слишком могущественна, чтобы император мог возразить.
– Равенна, Сфера не будет существовать вечно. Ничто не существует вечно. После падения Эран Ктхуна фетийцы нигде на Аквасильве не встречали сопротивления. Но они рухнули, и посмотри, где они теперь.
– По-прежнему здесь и внушают страх. Я знаю, ты пытаешься помочь, Катан, но не нужно. Ты сделаешь все, что сумеешь, и я тоже, но в конечном счете это не будет иметь значения. Мы ничего не можем сделать против этого Эдикта, потому что они могут раздавить нас, не задумываясь.
– А шторма? – настаивал я. – Возможно, мы не сильнее всех магов Сферы, вместе взятых, но никто из них по отдельности не сравнится с нами в могуществе.
– Да, но даже уничтожив пол-Лепидоратем штормом, мы все равно оказались беспомощны против психомага. Все, что мы можем, – это рассердить их настолько, чтобы заставить наброситься на нас – и пожалуйста, не говори тогда, что мы ничего не могли сделать.
Мне нечего было возразить, ибо я знал, что Равенна права. Никто из нас не привык чувствовать себя незначительным, но по сравнению с силой, которую мы только что видели, мы были пустым местом. Это знание причиняло почти физическую боль, но я ничего не мог придумать в противовес ему.
– Полагаю, нам придется изменить планы, – заявила Равенна несколько минут спустя, когда мы дошли до улицы ниже посольской и направились по ней к своей гостинице у городской стены. – В Калатаре будет опасно. Один предатель среди диссидентов, один человек, имеющий зуб против любого из нас, и нас арестуют. И даже если нам повезет, все равно они могут схватить кого-то из наших знакомых и допросить их.
– А как же оружие? Так и будем продавать его хэйлеттитам?
– Тебе если что втемяшилось, так уже не выбить ничем? Совсем как Палатина. Послушай, если мы сейчас поедем в Калатар, то вряд ли успеем вернуться. Здесь у них огромный трибунал, и большинство инквизиторов отправятся дальше по Архипелагу. Будут еще корабли, идущие к другим островным группам, но в данный момент Мидий поедет в Калатар как можно медленнее. Он будет останавливаться везде, где можно, слушать, как зачитывают его Эдикт, и задерживаться на несколько дней, чтобы принять несколько человек обратно в лоно Сферы.
Его люди уже скоро будут в Калатаре. Они захотят произвести на него впечатление, чтобы он прибыл накануне того дня, когда они запланировали огромную церемонию, в которой сожгут пятьдесят или сто человек. Их темницы будут ломиться от подозреваемых, и они будут проверять каждого, пытающегося уехать.
– Этот Эдикт поощряет людей доносить друг на друга.
– Обычное дело. Иногда бывает и награда. Ты знаешь, как они работают?
– В принципе, – ответил я, стараясь вспомнить, что нам говорили в Цитадели.
– Хорошо, что Палатины здесь нет, ведь ей даже думать об этом невыносимо. Больше всего ее раздражают не действия инквизиторов, а их методы. Ты же знаешь, как она верит в фетийский закон.
– Как в прямую противоположность инквизиторской трактовки закона.
– Виновен, пока не доказана невиновность, да. Тебя обвиняют, и ты должен доказать свою невиновность на тайном суде без всяких свидетелей. Неудивительно, что почти всех осуждают.
– А что означает это «наказан со снисхождением»? Их перед сожжением оглушают?
– Ты обязан носить метку на одежде, ходить в храм босым каждую неделю и ежегодно на празднике Рантаса подвергаться ритуальному бичеванию. Это стандартное наказание. Для простых людей. Для знати оно может быть другим, лучше или хуже.
Я ужаснулся. Конечно, после моих предыдущих столкновений со Сферой я не должен был ничему удивляться. Но чтобы это называлось снисходительным…
– И долго?
– Пять лет, десять или до конца жизни, смотря насколько искренним сочтут жрецы твое раскаяние.
– И люди действительно приходят и каются?
Равенна печально кивнула.
– Из-за этого указа они будут приходить и сознаваться, потому что если кто-то другой донесет на них первым, последствия будут гораздо хуже. Не то, что многих сжигают, конечно, но есть наказания почти столь же ужасные.
Она рассеянно обхватила рукой мою талию, и я обнял девушку за плечи. У нас обоих были друзья в Калатаре и на других островах Архипелага, о которых было известно, что они еретики. Правоверные их кланов относились к ним терпимо и даже радушно. Но когда прибудет инквизиция, клановая верность начнет трещать по швам. Персея, как и я, однажды уже избежала костра, но как долго продлится ее везение – или чье-нибудь вообще везение – с этим Эдиктом?
Слабо утешало знание, что мишенью был только Архипелаг, что Лепидор не пострадает, или Микас в Кэмбрессе, или даже Гаити под хэйлеттитами. Жрецы хотят уничтожить Архипелаг, потому что он слишком чужд всему, во что они верят, он слишком иной, чтобы принять их ортодоксию.
Мы вошли в маленький. двор, где находилась наша гостиница, двухэтажный флигель рядом с домом, в котором жил ее владелец с семьей. Построенная в традиционном апелагском стиле, как и остальной город, гостиница была простой, но безупречно чистой, как диктует кодекс апелагских кланов. Гостеприимство считалось на Архипелаге священным, а Сфера им бесстыдно злоупотребляла.
Мы поднялись по узкой деревянной лестнице на второй этаж, и Равенна постучала в дверь комнаты, которую она делила с Палатиной. Ответа не было.
– Твоя кузина ушла доказывать свою правоту, – вздохнула Равенна. – Надеюсь только, она не столкнется с Сархаддоном. Как они могли послать этих двоих, особенно Мидия? Этого злобного старого козла. – Она с силой воткнула ключ в ни в чем не повинную замочную скважину и, свирепо повернув его, распахнула дверь.
Я надеялся, что никто не слышал ее слов. Похоже, Палатина не заглядывала сюда после нашего спора, потому что не было никаких признаков ее возвращения. Я ютился в соседней каморке, но там нельзя было поговорить из-за отсутствия места. Я прошел в комнату и поднял ротанговые жалюзи на окне, впуская свет. Было не настолько жарко, чтобы закрывать ставни.
– Ты хочешь, чтобы мы не ехали в Калатар? – уточнил я, садясь на кровать Палатины с аккуратно отогнутым узорчатым одеялом. – Я знаю, это рискованно, но…