Курьер сглотнул ком в горле. Имя Тельвисов было достаточно, чтобы кровь стыла в жилах. Вид Агнес, внезапно уязвимой и страшной одновременно, довершал дело. Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова, и почти выбежал из дома, торопливо крестясь, чувствуя, как тени за спиной сгущаются.
Глава 5. Последние наставления.
К вечеру следующего дня в кабинете Волкова снова стояли Сыч и Еж. Запах дорожной пыли, дешевого хмеля и острого, невыветрившегося пота висел вокруг них осязаемым облаком.
Волков молча выдвинул из-под стола небольшой, плотно завернутый сверток. Внутри, привязанная бечевкой к сложенному пергаменту с лаконичными пометками, лежала бутылочка из темного стекла. Содержимое казалось чернильным.
— От Агнес, — коротко бросил Волков. Его взгляд был тяжел. — Зелье. Одна капля на кружку – и человек засыпает через десять ударов сердца. Две капли – и человек мертвее камня. Но дышит где-то внутри. Три капли – никогда не проснется. Усвоили?
— Есть сведения, что слуги Тельвисов все еще живы и находятся где-то и Туллингене. Возможно, и их хозяева там же. Это зелье – оружие против них. Обездвижить и доставить в инквизицию. Для других задач, используйте только в случае крайней необходимости, пополнить запас не удастся, а бутылочка невелика.
Сыч, его широкое лицо непроницаемо, кивнул одним резким движением подбородка:
— Усвоили. Вино найдем, подольем. Главное, чтоб не очнулись раньше срока и не испортили спектакль.
— Будет неотличим от трупа, — подчеркнул Волков. — Увидят – поверят.
— А вы – в город как есть. Мелкие торгаши. Тише воды, ниже травы. Уши на макушке, глаза по сторонам. — Ваша первая цель – серебро. Откуда течет, куда вливается, кто стережет. Ясно? Только затем – Тельвисы.
Еж, его рука легла на карту, лежащую на столе, скосил взгляд на хозяина:
— А коли увидим, да упустим? Коли обоз уже тронется?
— Тянуться следом. Как тень. Не лезть в драку. Только если жизнь припрет. А ежели увезут – метку киньте. Заколку, стрелу в дерево, угольный крест на камне. Я других направлю.
Сыч беззвучно прибрал зелье во внутренний карман.
Еж лишь потрогал ладонью место, где лежала карта, под грубым сукном. Ни поклона, ни слова. Они растворились в полумраке коридора, словно их и не было – две тени, для которых сумрак был роднее дневного света.
Глава 6. Дорога к Туллингену, глухая ночь.
Два дня спустя Сыч и Еж вели по лесной тропе старую крестьянскую телегу. На ней, прикрытый мешковиной и охапками хмеля, лежал «груз» – тело молодого солдата-дезертира, настигнутого Сычем в приграничье. Сыч не стал церемониться – удар любимым кистенем в висок был точен. Покойник и не понял, что уже покойник.
Теперь дезертир был переодет в добротный, но поношенный камзол и плащ, похожий на одежду курьера. Волосы аккуратно подстрижены, сапоги натёрты жиром, лицо — ссадины, будто от падения.
В потайном кармане на груди лежал просмоленный мешок с письмами Дорфуса: главное послание «агенту» в сложном, но уязвимом старом шифре, карта с ложной диспозицией «войск Эшбахта» у Грюнвальдского ручья, нацеленных на северную стену, и несколько бытовых записок для правдоподобия.
Они ехали молча. Только редкий щелчок узды или скрип телеги нарушал тишину.
— Он вонять начнёт, — буркнул Еж, глядя на мешковину. — Завтра к вечеру уже точно.
— До ночи доставим, — отрезал Сыч. — Хмель сверху — и запаха нет. А потом пусть воняет у частокола.
Они подъехали к берегу быстрого, неглубокого притока Марты, впадавшего в городской ров у южной стены Туллингена. Тень Луны скользила по мутным водам городского рва. Место было безлюдным. Сыч легко, как тюк сена, снял тело с телеги. Сыч и Еж, как призраки, тащили завернутое в брезент тело к месту, где быстрый ручей «Слеза Святой Марфы» впадал в ров. Вода здесь была неглубокой, но течение сильным. — Сюда, — прошепелявил Еж, указав на место у коряги. — Зацепится. Видно будет. — Они сбросили брезент. Тело «Ганса Мюллера», уже слегка обезображенное «случайными» ударами о камни по пути к ручью, сплавили в темную воду. Его понесло, закрутило, и оно замерло, зацепившись за корягу у самого частокола, в полуметре от берега. Достаточно, чтобы утренний дозор не мог не заметить.
— Поплыл, Ганс, — проворчал Еж, стирая грязь с рук о штаны. — Послужи господину в последний раз.
Ворота Туллингена, полдень.
Смрад пота, навоза и дешёвой еды висел над толпой у южных ворот, как тяжёлое одеяло. Туллинген дышал сдавленно, тревожно. Поговаривали о каких-то шпионах, и каждый торговец, крестьянин или возчик чувствовал это шкурой. Сыч и Еж, в своих новых-старых одеждах, втиснулись в поток возчиков и крестьян. Их телега, скрипящая под тяжестью мешков с хмелем, выглядела вполне заурядно. На самой верхушке — ничего, кроме душистых шишек.