— Ваша задача, капитан, — голос Фолькофа был мягок, как шелест змеи по камню, — не просто раздавить банду. Найти ее змеиное гнездо. Для этого вам нужны глаза на воде. — Вайзен кивнул, не задавая лишних вопросов. Его глаза – холодные, серые, как речная сталь в ноябре – сказали все: он знал таких людей. Бывших контрабандистов, лоцманов, рыбаков, которых террор Ульберта лишил заработка или близких. Людей, знавших Марту как свои пять пальцев и ненавидевших бандита пуще чумы.
Двое таких «скаутов» – коренастый, молчаливый Генц с лицом, обветренным штормами, и юркий, с хитринкой в глазах Фриц – вошли и встали рядом с капитаном. Их преданность Вайзену была написана на лицах.
Гнилая Сеть и Пьяное Зловоние Правды.
Работа Сыча и Ежа в верховьях Марты была ювелирной. Они не лезли в болота. Они искали грязь на берегу.
Трактир Гнилая Сеть на задворках порта Хаммерфеста источал зловоние прогорклого пива, дешевого рома и человеческого отчаяния.
Сыч был хамелеоном портовых трущоб. Его стихия – подвыпившие грузчики у «Гнилой Сети», вороватые лодочники, старухи-торговки ворованным тряпьем. Он растворялся в толпе, его уши, казалось, ловили шепот сквозь грохот кружек и мат. Он покупал гнилую рыбу, проигрывал в кости медяки, нытьем выпрашивал рому – и слушал. Слушал жалобы на пропавшие грузы, проклятия в адрес «речных волков», шепотки о «быстрых деньгах» за молчание или за доставку «посылок» в укромные бухты. Он уловил нервный пересуд двух перекупщиков краденого кожи о том, что «сам Вепрь» - так звали Ульберта в этих кругах, «свирепеет, будто загнанный кабан, и требует долю золотом, а не товаром» и что сделки теперь только «у старого причала, где воронье гнездо». Старый причал – ключ.
Еж действовал иначе. Молчаливый, невзрачный, с все замечающими глазами, он стал тенью. Он прикинулся мелким перекупщиком, неудачливым и алчным, рыскающим по самым вонючим закоулкам порта в поисках дешевой наживы. Его глаза, маленькие и острые, как буравчики, сканировали лица, походку, детали одежды. Он выследил двух коренастых мужчин с затаенными движениями и запахом тины, от которых веяло скрытой жестокостью – бандитских «горилл», снующих между трактиром и полуразрушенным сараем у воды. Именно он, затаившись в вонючей нише между складами, впервые увидел самого Ульберта. Не молодца с развевающимися кудрями из баллад, а обрюзгшего, тяжело ступающего мужчину в дорогом, но мятом камзоле, с запавшими, лихорадочно блестящими глазами и рваным шрамом через левую бровь. Постаревший Вепрь, обросший щетиной и паранойей. Его визиты в «Гнилую Сеть» были не для веселья, а для демонстрации силы – пьяный, хриплый рев, удары кулаком по стойке, требования лучшего шнапса «для хозяина Чертовой Протоки». Бравада загнанного зверя, чувствующего слабину своей стаи.
Ночь операции была душной, воздух висел свинцовой пеленой. Ульберт явился поздно, уже на взводе. Он пил шнапс жадно, как воду, его голос, хриплый и громкий, резал трактирную мглу. Сыч, притворяясь спящим пьяницей в углу, не шелохнулся. Его уши, натренированные слышать шепот на ветру, ловили каждое слово.
— ...а эти ублюдки! – рычал Ульберт, обращаясь к равнодушному трактирщику. — Думают, я не знаю, что они шепчутся? Хотят бунтовать! Из-за жалкой доли! А где они были, когда я их из грязи вытаскивал? Когда нашу Старую Выдру в Чертовой Протоке за Гнилым Ольшаником обустраивали? Вход под водой, как крысиная нора – только я да пара старых волков знаем! Теперь... теперь они смеют! — Он залпом осушил стакан, лицо его побагровело от злобы и алкоголя.
Сыч услышал ключевое: Чертова Протока. Гнилой Ольшаник. Вход, срытый нависшей скалой. Судьба логова была решена в пьяном хвастовстве загнанного зверя.
Тени на Воде.
Когда Ульберт, пошатываясь, выбрался из вонючего чада «Гнилой Сети» к своей узкой, верткой лодке-«стреле», его уже ждали. Не на берегу, а в черной, маслянистой воде самой Марты. Фриц и еще один скаут, Бенно, лежали плашмя в своих долбленках-«душегубках», замаскированных под плавучий хлам – кучи гнилых водорослей, обломки досок, пучки осоки. Их лодки были частью ночного пейзажа реки, неотличимы от мусора, что несло течение. Когда «стрела» Ульберта, резко толкнутая веслом одного из его мрачных гребцов, рванула вверх по течению, тени последовали за ней.