— И… письмо будет зашифровано, — добавил Дорфус. — Старым шифром. Еще Юлий Цезарь им пользовался. Который у нас в штабе давно сменили, но в Туллингене его, возможно, еще помнят. И смогут расшифровать. Это придаст подлинности.
Волков задумался. Глаза его сузились, в них мелькнул холодный расчет. — Спасибо, Дорфус. Очень хорошо. Герцог учил: лучшая ложь – та, которую враг хочет услышать. Они боятся штурма? Получат его план. И кинутся прятать серебро туда, где «удар» не грозит. Прямо в наши руки. — План принимается. Дорфус, ты разработаешь письмо и зашифруешь его. Только не перстарайся. Не переоцени умственные способности бюргеров. Брюнхвальд – готовь отряд для быстрого удара. Но тихо. Никакого набора добровольцев. Десять лучших арбалетчиков, десять ветеранов для ближнего боя. Только личная беседа с каждым с клятвой о секретности. — Серьезные войсковые силы пока привлекать не будем. Да и денег нет, честно вам скажу.
Он повернулся к двум фигурам, стоявшим в тени у двери, как часть обстановки. — Сыч. Еж.
Сыч шагнул вперед. Он был невысок, но широк в плечах, как медведь. Но передвигался он легко и неслышно. Лицо – плоское, скуластое, с маленькими, глубоко посаженными глазами, которые видели слишком много человеческого дерьма за годы работы дознавателем и палачом. Рядом с ним Еж казался тенью – худой, невзрачный, готовый раствориться.
— Вам – ключевая роль, — сказал Волков. — Труп. Достаньте. Не чумной – слишком опасно везти. Найдите свежего. Умершего в стычке на дороге, от ран или свежего утопленника. Одежда – попрочнее, как у гонца. Дорфус даст вам письма и карты. Ваша задача – доставить «посылку» к самым стенам Туллингена, к речному притоку у южной стены. Там течение подхватит и вынесет к частоколу. Утром найдут. Вы в город не входите. Слишком рискованно с этим грузом. После «доставки» – входите в город. Следите. Узнайте, куда они повезут серебро, когда паника начнется. Маршрут – это всё.
Сыч кивнул, молча. Его низкий, хриплый голос прозвучал редко: — Труп будет. Место найдем.
Волков бросил Сычу еще один сверток – чистую одежду для них, пахнущую дешевым хмелем и пылью дорог. - Ваша личина – торговцы. Продаете этот хмель.
— Мы войдем иным путем, через этот тоннель, острием кинжала, — генерал показал пунктирную линию на карте. — Возможно, там будет решетка или прутья, на карте не видно. Придумайте на месте, как очистить нам проход, но незаметно.
— Сыч, что переминаешся с ноги на ногу. Я тебя знаю, как облупленного. Денег хочешь. Вот, на столе кошель с мелким серебром. На все расходы должно хватить. Добудешь мне мое серебро – получишь золото.
Еж, обычно молчаливый, хмыкнул: — Хитро. Чума да секретные бумажки. Магистрат обделается.
Его взгляд скользнул в сторону пометки – старого дренажного туннеля, отмеченного на грубой карте спившегося городского каменщика, купленной за пару крейцеров.
— Готовьтесь к отъезду, — сказал генерал. — Но ждите моей команды. Я должен вам еще что-то передать.
Глава 4. Послание к Агнес.
На следующее утро, сразу после совета, Волков вызвал старого курьера, бывшего кавалериста. Лицо ветерана напоминало кожу старого сапога, выбеоенную годами походов. Только ему генерал мог доверить столь секретное послание. Тот молча принял письмо, свернул в лаковую трубку и спрятал за грудь, не спрашивая, куда держать путь. Главное он должен был передать на словах, такое нельзя было доверять бумаге. Его ждал долгий путь — в Ланн, к той, кто знала, как погружать в сон не хуже, чем в могилу.
Прошло лет пять или шесть с тех пор, как она уехала из Рютте четырнадцатилетней на одной телеге с Волковым. Сейчас ей было за двадцать, но внешне время словно застыло. Лицо – словно выточенное из фарфора, руки без единого пятнышка, кожа гладкая, как у ребенка. Но это был тщательно поддерживаемый фасад. Ее внутренняя сила, отточенная годами упражнений и усиливающаяся с возрастом, текущая изнутри, густая и упрямая, как смола, позволяла ей удерживать эту выбранную оболочку даже в объятиях Морфея. Лишь глаза выдавали правду – в их глубине таилось знание, слишком тяжелое для столь юного вида. Они видели слишком многое, что не должно видеть свет.
Курьер передал послание и сказал несколько кодовых слов, упорно глядя в каменный пол под ногами. От женщины веяло не просто силой – чем-то иным, ненатуральным, заставлявшим съежиться старые кости. Агнес вскрыла трубку, пробежала глазами знакомый почерк Волкова. Тонкие губы дрогнули в едва уловимой гримасе. Отложила пергамент.