Тори не хотелось отвечать, но любовь к Нгури и жалость к его народу заставили ее испуганно прошептать:
— Меня допрашивал инквизитор. — Эти слова были ближе к правде, чем любые, которые она произносила на упомянутую тему в течение нескольких спанов. Тени ее обмана смеялись над ней: «Много вопросов — одно преступление. Нет окончательного решения, за исключением факта редкости моего случая».
— Расскажите, — настаивал Нгури.
— Как правило, приходит только один инквизитор. Он задает вопросы, а вы отвечаете. Иногда инквизитор просто наблюдает за вашей жизнью. Это безболезненный процесс. — Тори пожала плечами, пока насмешливый голос у нее в голове заканчивал фразу: «Если не считать боли, причиняемой вашей душе». — Инквизиторы очень компетентны в своей профессии. Существует очень мало видов, реакции которых они не могут прочитать вдоль и поперек. Поэтому закон Консорциума так долго и успешно действует среди самых разных видов, а калонги стали главными законодателями. — Она знала, что голос выдает ее, но надеялась, что Нгури припишет это сочувствие его горю.
Черные глаза Нгури, теперь прикрытые только молочно-белыми внутренними веками, защищавшими от смолистого воздуха, внимательно изучали Тори. Она молилась про себя, чтобы Нгури не спросил, почему ее допрашивали калонги, так как ей не хотелось лгать.
— Благодарю вас, Тори, — сказал он наконец. — Вы меня успокоили.
Однако в его голосе не ощущалось успокоения. Нгури снова стал раскачиваться, следуя ритуалу оплакивания. Глубина его горя вызывала у Тори тревогу за него, за его народ, за ферму Ходжа и за саму себя. Нгури был самым старшим и самым уважаемым — его должны допросить первым. Но в таком состоянии ему будет нелегко предстать перед инквизитором.
— У вас есть какие-нибудь подозрения насчет того, кто мог убить Нгои? — спросила Тори, зная, что инквизитор обязательно задаст этот вопрос.
— Нет, — кратко ответил Нгури.
— Кто-нибудь выражал к нему гнев? — настаивала Тори.
— Только я, — тихо произнес Нгури. — Я обвинил его в том, что он ценит Калема выше собственного народа.
— Никто не сможет представить вас в роли убийцы.
К удивлению Тори, Нгури сердито щелкнул резцами.
— А кто сможет представить любого стромви в такой роли? — резко поинтересовался он. — Не мы, а соли поражены леностью, глупой неуверенностью в себе и жаждой бессмысленных удовольствий. Хоть один соли поблагодарил нас за то, что делит с нами эту прекрасную планету, пользуется акрами нашей плодородной почвы для выращивания своих никчемных растений, которые не могут даже опылять себя без нашей помощи?
— Я думала, что вы любите розы, как и ваши дети, — заметила Тори, обиженная пренебрежением Нгури к цветам, о которых они заботились вместе.
— Мои дети такие же бесполезные, как соли, — отозвался Нгури, срезая зубами мертвый отросток корня.
— Нгури, — взмолилась Тори, — постарайтесь укротить ваш гнев до прихода инквизитора!
Тори попыталась удалиться с достоинством, но ее руки и ноги были покрыты смолистой росой. Она ругала себя, что пришла в теплицу, в спешке не проверив браслеты. Они годились для входа по нисходящему склону, но были слишком изношены для того, чтобы карабкаться вверх. Соскользнув назад, Тори была вынуждена просить Нгури подтолкнуть ее к более сухому участку. Стромви проделал это своей широкой и твердой ладонью.
— Его убило «Это», — пробормотала Риллесса. — И мы будем следующими. — Она нахмурилась, глядя на бокал с вином, который муж вложил ей в руку. — Оно отравлено?
— Конечно нет, — фыркнул Калем. Он протянул руку, словно собираясь выхватить бокал из стиснутого белого кулачка жены. Риллесса отшатнулась от него. Бокал упал на пол, и бесцветное вино расплескалось по тусклому ковру из сухого мха, который словно ожил под жидкими каплями. Калем и Риллесса молча уставились на хрустальный сосуд, покатившийся по ковру, но оставшийся целым и невредимым.
Джейс наблюдал за семейной сценой, чувствуя себя навязчивым, но слишком вялым, чтобы удалиться. Озноб прошел, но все его тело болело. Он достиг некоего подобия комфорта, сев в мягкое кресло рядом с чересчур строгим на вид диваном. Комната содержала слишком много собранных Бирком предметов антиквариата, чтобы отличаться хорошим вкусом, зато широкий выбор мебели обеспечивал удобство гостям.