— Молодец… не ожидал. Не зря я учил тебя этим штучкам, — прохрипел Мирон.
— Где Света? — в горле пересохло, и Саша дал петуха.
— А если не скажу, пытать будешь? Ты же, Енохов, не бьёшь лежачих, — лицо Мирона исказила гримаса. Он осторожно подвигал головой:
— Чёрт, ты мне чуть шею не сломал.
«Крепкий мужик, — подумал Саша, — как держится».
— Говори быстро, где Света! Или я сейчас напою тебя кипяточком, — Саша щёлкнул клавишей электрочайника. — А когда ты сдохнешь, гадина, развяжу и запалю избушку. Меня здесь никто не видел. Ментам пофигу, очень надо им разбираться… Сгорел по пьянке дачник, и все дела. И хоронить тебя не придётся. Сэкономишь.
Мирон судорожно сглотнул и прикрыл на секунду глаза. Саша до хруста сжал челюсти, ожидая, как тот себя поведёт. Вдруг упрётся, волчара? Не будешь же его и в самом деле пытать.
— Ну!
Саша постарался вложить в окрик как можно больше ярости.
По тому, как Мирон, открыв глаза, тут же отвел их в сторону, стало ясно, что он заговорит. Его же наука: опустил глаза — проиграл.
— Как адрес узнал, Скучин продал? — спросил Мирон и сам себе ответил: — А кто ещё мог знать кроме него… Я никогда не доверял этому слизняку.
— Где?! — заорал Саша, поднимая над тренером парящий чайник.
— На втором этаже твоя краля, ключ в кармане, в брюках… — Мирон повернулся на бок.
Саша обшарил его карманы, забрал связку ключей и свой телефон. Бумажник бросил ему на грудь, а мобильный Мирона шарахнул о порог. Осколки полетели во все стороны.
Света сидела в кресле, основательно примотанная к нему широким скотчем, рот был тоже закрыт липкой лентой. Саша разрезал путы валявшимися тут же, на полу, ржавыми ножницами, аккуратно отклеил скотч ото рта.
Света была не в себе. Она смотрела в пространство сухими глазами и молчала. Саша вынес её на руках.
Мирон так и лежал на проходе. Глаза его были закрыты, но веки подрагивали.
Чтобы не перешагивать через тренера со Светкой на руках — ещё, чего доброго, ударит связанными ногами, — Саша, подойдя вплотную, врезал ему кроссовкой по мышце бедра:
— Дорогу!
Мирон, охнув, перекатился.
— Послушай, Енохов, я всё рассказал, долг тебе прощаю, давай разбежимся, — быстро, захлёбываясь, проговорил он. У меня стара мати дома.
Саша поднял глаза. В красном углу, там, где обычно висят образа, на выгоревших обоях резало глаз светлое пятно. Иконку, видать, сняли. А чуть ниже, похоже, оставшаяся от умершей хозяйки избы — застёклённая, чуть тронутая лаком самодельная рама с фотографиями. Девка в нарядном платке и полушалке; бабушка в плюшевой шубке; скуластый парень в косоворотке улыбается в объектив; тот же парень, но уже в морской форменке, на груди — медали, чем–то похож на деда Ивана. И поверх фотографий подоткнута под рамку ксерокопия портрета молодого Степана Бандеры в костюме, галстуке, коротко стриженного с залысинами, упрямо сжавшего брови. Такое фото Саша видел на Википедии.
Саша опустил Свету на скамью — она так и оставалась безучастной к происходящему, — сорвал и скомкал чуждый этому дому листок, бросил Мирону в лицо:
— Что же ты, мразь, поганишь русское жилище? Мало Украины? Кто вам мешал пахать, сеять хлеб, детишек растить, жильё строить? Русские?.. — А Светка зачем тебе понадобилась? Меня хотел заманить, заработать на мне? Так вот он я, явился не запылился.
В Сашиных глазах потемнело:
— Ты её трогал? — он пнул Мирона ногой и бросился к Светке.
Она так же безучастно сидела, красные с отекшими запястьями руки — на коленях, глаза смотрят в пустоту.
— Саша встряхнул девушку за плечи:
— Он тебя трогал?..
Светка не отводила глаз от окна, за которым совсем стемнело.
Саша бросился в сени и вернулся с топором в руке. Света, очнувшись, смотрела на Сашу широко–открытыми глазами. Бледное лицо её было неподвижно и только быстро–быстро дергалось правое веко.
Света бросилась к нему, обхватила сзади:
— Не надо!.. Сашенька, родной, не надо!
Топор глухо стукнулся о половицу. Мирон смотрел на Сашу остановившимися глазами.
Тот, обессилев, опустился на пол. Всё вдруг стало безразлично, он чувствовал, что злость уходит, оставляя вместо себя свинцовую усталость. Ещё секунду назад он был готов вцепиться зубами в глотку врага, мучить его, терзать, цедить кровь по капле. А сейчас уже жалел поверженного противника, этого, в общем–то, несчастного человека, скитающегося на чужбине. Его страна пылает в огне, а он здесь, за тысячи километров от дома валяется на грязном полу, как падаль.