Я облокачиваюсь на низкую каменную стену, которая тянется от ворот к мосту. Время проходит быстро, пока я думаю о своём маленьком сокровище. Её маленькая киска и упругая попка занимают все мои мысли, пока монах не окликает меня.
— Твоя очередь, Ваан, — говорит он.
Я поднимаюсь на ноги и иду в аббатство. Другой монах указывает жестом, когда нужно повернуть направо, и я погружаюсь в тень аркады, прохожу через арочный проход и вхожу в большую комнату. Свет, исходящий от экранов на стенах, ослепляет меня.
— Садись, Ваан, — говорит полный силы мужской голос.
Я протираю глаза и вижу Бога, сидящего за низким столом. Его глаза блестят, как два драгоценных камня, — фиолетово-синие на фоне белизны его кожи.
Я сажусь в кресло на противоположном краю стола и прочищаю горло.
— Я собираюсь взять жену, — говорю я.
— В вашем поместье есть Странница, — говорит Бог.
— Я собираюсь жениться на ней.
Он кивает и поправляет край своего коричневого сюртука. Его рука поднимается, и он рисует что-то в воздухе пальцем. Один из экранов мигает синим цветом, и я вижу свою Алиссу. Слова на языке, который я не понимаю, появляются в правой части изображения.
— Она молодая и здоровая, — говорит Бог, скользнув ладонью по бритой голове. — Она даст тебе потомство, — его полные губы растягиваются в улыбке. — Если она этого не сделает, то должна быть возвращена нам.
— Она даст мне детей, — рычу я. — Она моя.
— Ты много заплатил за неё, — и я вижу по глазам, что он заинтригован.
Я прочищаю горло. Я должен выказывать большее уважение. Он Бог, представитель власти в этом мире, и мы почитаем его закон на континенте, но, чёрт возьми, он не нравится мне. Они пришли в Зарию очень давно. Мы были примитивны, а они были очень продвинуты.
— При всём уважении, — говорю я. — Она даст мне детей, и её не нужно будет возвращать.
— Любовь, — говорит Бог, упираясь локтём на подлокотник и откидываясь в кресле. — Возьми её. Дайте континенту много детей.
Я собираюсь встать, но он жестами показывает, чтобы я сел обратно.
— Ты мудрый человек, Ваан, просвещённый человек. Ты нужен городу.
— Меня не интересует политика.
— Ты был бы хорошим лидером.
Я замираю на мгновение.
— У нас хороший лидер.
— Император стар и слабеет.
Я качаю головой.
— Я простой виньерон и ничего не знаю о политике.
— Ты верен себе, непредвзят и будешь идеальным лидером, Ваан. Подумай об этом.
— Я подумаю.
Бог кивает несколько раз, почти дружески улыбаясь мне. Он встаёт, и я поднимаюсь на ноги. Я напрягаюсь, когда он добавляет:
— Она очень умна, — говорит он. — Разумно используй её ум.
— Я буду, Бог.
Он усмехается.
— Уилер. Я Уилер, — и кладёт мне руку на плечо.
Я ошеломлён тем, что Бог только что представился мне.
— Приходи ко мне как-нибудь, — говорит Уилер. — Мы могли бы выпить вместе вина.
— Ты хочешь напиться со мной?
— Ты принесёшь своё вино, а я принесу что-нибудь покрепче, — он кивает.
Я склоняю голову и выхожу из комнаты. Мой разум затуманен.
Я никогда не видел такого эксцентричного Бога. Обычно они отстраненные и холодные. Они никого не трогают, и уверен, что не пьют ни с кем вина. Этот Бог странный.
Я отмахиваюсь от этих мыслей, сажусь на своего жеребца, и мчусь обратно к своей Страньере.
Алисса
Кажется, будто моя голова готова взорваться от избытка чисел и слов, которые я пытаюсь понять. Ясен не потрудился даже поздороваться со мной сегодня. Он отдыхает и пьёт вино.
Я работаю и сплю. Я устала. Мои мускулы ноют и болят, а глаза красные и сухие. Кажется, я чувствую каждую кость в своём теле.
В раздражении я вскакиваю на ноги. Свежий воздух должен мне помочь. Я покидаю библиотеку и выхожу за пределы дома, а затем иду в сад, минуя тренировочную площадку. При виде Арнау я замираю, и боль пронзает моё сердце, а голова начинает кружиться. Он замечает меня и подходит.
Мои ноги подгибаются, когда Арнау останавливается передо мной. Теплая улыбка пересекает его лицо, и я чувствую утрату.
— Ты хорошо выглядишь, — говорю я, когда его мужественный аромат окружает меня — дикость ветра, очарование специй и лёгкий запах пота.
— Ты тоже хорошо выглядишь, Алисса.
Я откидываю несколько прядок моих волос от лица. Между мной и ним воцаряется молчание, но так оно и должно быть.