Ощущения были какими-то странными. Спокойствие продлилось не долго: тревога тут же дала о себе знать, чувства стыда и беспомощности, кажется, поселились в моем животе навсегда. Мне очень хотелось скрыться от всей этой изжоги из эмоций, но я просто не знала, куда себя деть. И во сне, и наяву мне представлялась лишь одна картина.
Гнев.
Кровь.
Боль.
Страх.
Отчаяние.
Пустота.
Прямо сейчас хотелось упасть в крепкие объятия Миши, вдохнуть аромат персиков, закрыть глаза и забыть все как страшный сон. Вместо этого дрожь в руках и синяки напоминали мне о содеянном. Что бы ни произошло, я не должна была этого делать.
— Зачем ты это хотела сделать?
Но я не хотела!
— Не я это, — сами прошептали губы.
Исподлобья я взглянула на Максима. Но спрашивал он о другом.
— А кто?
— Я не знаю. Я не знаю, что случилось. Я хочу верить, что это была не я, но, правда… не знаю.
— Слушай, — мужчина подошел так близко, что мой нос почти касался его футболки, — неважно, что было. Ты должна найти в себе силы двигаться дальше. Не знаю, что с тобой произошло, но нет такого повода, который давал бы тебе право лишать себя жизни.
Лишать жизни других у меня тоже не было права.
— Пообещай, — он пригладил ладонью мои волосы и заправил локон за левое ухо, — что больше так не сделаешь.
Его заботливый чуть встревоженный взгляд пытался отыскать в моих глазах ответ на свой вопрос. Сказать ничего вслух я так и не решилась. Не могу пообещать того, в чем не уверена. Но Максим, видимо, и не ждал никакого ответа. Вдруг слегка улыбнулся уголками губ и, приобняв одной рукой меня за плечи, повел в дом.
Домик оказался маленьким, но очень уютным: две совсем небольшие комнатки и кухня с камином, деревянный пол с паласами ручной работы, деревянные стены. Никогда раньше не была в деревне, но мне казалось, что все дома там выглядят именно так.
Макисм провел меня в дальнюю комнатку. Совсем маленькая, удлиненная, раза в три меньше моей комнаты, она полностью освещалась окном, а на полочке над изголовьем кровати стояла всего одна настольная лампа с гибкой шеей и металлическим зеленым ободком, словно еще из далекого Советского Союза. У той же кровати, что уместнее было бы назвать койкой, прямо на меня смотрел огромный ковер на всю длину стены с непонятным узором коричневого, бежевого, белого и черного цвета, где, присмотревшись, можно было разобрать странные цветы, голову льва, переплетающиеся руки с длинными пальцами и еще много картинок, было бы воображение. Болотного цвета шерстяной плед полностью покрывал койку: виднелись лишь железные трубы у изголовьев и ножки.
— Не хоромы, но жить можно. Располагайся, — выдохнул Максим.
Я зыркнула на него: он также рассматривал комнату, но не впервые, как я, а как место, полное воспоминаний. Его лицо едва ли выражало какие-то эмоции, помимо усталости. Он еще раз тихо вздохнул и вышел.
Откинув на пол рюкзак, я присела на край кровати. Плед был очень колючим, плотным и не вызывал никаких приятных тактильных ощущений, чего я требовала от своей домашней кровати. Видимо, чтобы уснуть – придется постараться.
Окно выходило на подъезд: было видно машину и Максима, заносившего пакеты с едой и сумку с вещами в дом. На подоконнике одиноко покоился засохший кактус в баночке из-под йогурта. Было тихо. Так тихо, как бывало только под утро у нас дома, когда папа уже ушел спать, а окраины еще не проснулись. Разве что птицы своим чириканьем перебивали эту тишину – их слышно было даже за закрытым окном.
Максим накормил меня яичницей с помидорами и колбасой, затопил баню, чтобы мы смогли помыться. А, главное, он не задавал больше вопросов. Казалось, его абсолютно не волновало, кто я, что я сделала и от кого бегу. Наверное, он думал, что я просто девочка-суицидница, которую булили, или бросил парень.
И меня это устроило. Он сказал, что я могу остаться здесь, сколько захочу. Что он просто спас меня от огромной ошибки, и взамен я должна просто составить ему компанию, конечно, если не захочу уйти. Да, я решила остаться. Бежать мне некуда, а здесь едва ли кто-нибудь меня в ближайшее время найдет. Все и правда сложилось само собой.