========== Phase I. Chasm ==========
It’s true what they say:
Fucking for love might be the last legal drug.
(c) KoRn
I’m both extremely sadistic and extremely masochistic.
(c) Kuran Kaname
Трещина. Когда в их отношениях появилась эта трещина?
— Юуки… Хватит изводить себя, прошу.
Глубокая, как ад, за которым пряталась бездна непонимания. Её собственного нехотения принять новую себя и его тщетных попыток пытаться стать для неё ещё больше, чем он был. Так как больше было некуда.
— Юуки, это совсем не страшно.
Кто из них двоих нанёс сокрушительный удар по, казалось бы, идеальным отношениям? Она его боготворила, он ей благоволил. Но стоило им вернуться на ту ступень, на которой они становились вроде бы равны, и лестница в небо падала с оглушительным грохотом, за которым не было слышно бешеного стука их сердец, что сейчас бились в дисгармонии.
— Юуки, я устал повторять. Ты должна добывать кровь своими клыками.
Новоявленная — уже больше одного года — принцесса Куран отчаянно замотала головой. Это неправильно, это не она. Она — хрупкая, весёлая девочка, что скачет по территории академии Кросс, разгоняя назойливых поклонниц Ночного класса и втайне сама мечтая о главном Принце тёмного мира. Мира, что по-настоящему скрыт от неё чёрной парчовой завесой.
Это и была она. Юуки Кросс, не Юуки Куран. Не чудовище, что от всей силы своих тёмных, неизведанных ей желаний готово выпить собственного брата до самого дна.
— Онии-сама… — Голос был беспомощным, почти жалким. Канаме недовольно нахмурил брови. — Мне не хочется…
Так мало говорит, но так легко ему её понять. Хочется крови, но не хочется кусать. Она не чудовище. «Я не чудовище!» Разве стала бы хрупкая весёлая староста из академии Кросс кусать кого-то столь родного и наслаждаться этим? Зеро бы этого точно не одобрил.
Зеро. Зеро. Зеро.
Имя пульсировало у неё в венах. Он был причиной того, что ей не хотелось принимать новую себя.
Все отпустили Юуки с лёгким сердцем. Все близкие расстались с ней полюбовно. Кросс. Йори. Канаме и остальные из Ночных были рядом. Но Зеро послал проклятие ей в спину, когда она уходила.
«Я не хочу, чтобы так было. Почему мы должны закончить вот так!»
Канаме притянул бившуюся в агонии сестру к себе, прижимая так сильно, что ещё чуть-чуть, и послышится хруст костей. Если хоть одна из них не срастётся, Куран отдаст свою.
Горячий язык чистокровной принцессы лихорадочно скользил по шее Канаме. На ощупь как мрамор, на вкус — как мёд. Сахарный, приторный.
«Каков на вкус Зеро?»
Больная мысль снова прожгла её изнутри. Юуки не должна позволять себе такие ужасные желания, потому что он, охотник на вампиров, этого не одобрит. Ведь ему так плохо.
Зеро больно.
Зеро страшно.
Зеро один.
Один — ноль. В чью из них пользу?
Ей до бешенства хотелось крови Канаме. Каннибализм (желание крови себе равного в данном случае) — страшная вещь. Особенно в отношении вампиров: когда любишь так сильно, что готов поглотить возлюбленного до последней косточки. Кажется, что только тогда настанет восхитительный момент абсолютного насыщения.
Но Кирию Зеро был ложкой дёгтя в её бочке мёда. Ложкой, что портила всё. Радость от долгожданного воссоединения с семьёй или её остатками. Счастье от пребывания с Канаме наедине. Вожделение, что было запретным плодом для неё. Ведь как она могла хотеть и наслаждаться, когда он был там один — зол на весь мир?
Канаме протяжно и шумно выдохнул, и его дыхание охладило пылающие щёки Юуки. Сдался. Её губы задрожали от предвкушения восторга. Сейчас он протянет к ней ладонь — освежающе холодную и метафизически идеальную, проткнёт ухоженным ногтем кожу, и в ложбинку прольётся его тёмная ядовитая кровь.
Юуки не ошиблась ни в одном его действии. Канаме это угнетало.
В последнее время он призывал силы для контроля своих эмоций из самых глубин души. Оттуда, откуда он черпал жестокость для убийства Сената и куда сам не желал являться. Было велико желание забыть об этой части своего существа, но в такие моменты, как этот, только она и давала силы не рассыпаться прахом прямо сейчас, перед глазами своей девочки.
«Будь ты проклят, Кирию Зеро».
Картина мёртвого Зеро была волшебно приятной для Курана. Он даже позволил себе усмехнуться, пока наблюдал за тем, как Юуки, словно котёнок, лакала кровь, выступившую на его ладони. Переведя дух, он блокировал эти мысли от неё, чтобы принцесса не успела ничего понять.
Кирию-кун не стоил его времени. И Канаме медленно перевёл взгляд гранатовых глаз на розовый язык Юуки, который проворно поглаживал тыльную сторону его ладони. Так только пятнадцатилетние девочки лижут мороженое: зажмурившись от удовольствия, смеясь одной только душой, крепко прижимая лакомство к себе.
Он был её лакомством. Ядовитым и разрушающим. Ванильное мороженое с кровавой начинкой. Вместо ореховой присыпки — пронизывающий до самой утробы взгляд.
— Прости, Юуки, — застёгивая пуговицу на манжете, глухо начал Канаме, когда она закончила. — Это всё, должно быть, моя вина.
Глаза принцессы тут же загорелись от негодования. Ещё миллисекунда, и она бы закричала: «Нет-нет-нет, это я виновата, что не могу отпустить его!», но Канаме, предвидя любые возмущения, приложил палец к её губам, ещё окровавленным.
— Я понимаю, что тебе тяжело сидеть взаперти в этом огромном и полупустом доме. Но пойми и ты меня: ты ещё такая хрупкая и несмышлёная, что тебя подстерегают опасности на каждом шагу. Пока этот (чёртов) мир не станет безопасен для тебя, я не выпущу мою драгоценную девочку из золотой клетки. Лучше ты меня возненавидишь за это, чем я подвергну тебя такой опасности.
— Я не могу, — хрипло зашептала она, ещё не отойдя от удовольствия после его крови, — винить тебя в чём-либо.
«Даже в том, что я забрал тебя у Зеро?», — зачесался язык Курана, но он сдержался. Нельзя отодвигать её от себя ещё дальше глупыми высказываниями.
В конце концов, кто из них — Король, а кто — ноль?
— И я всё понимаю. — Юуки сглотнула и посмотрела ему прямо в глаза — действительно понимала. Он порывисто наклонился к ней, прижимаясь лбом ко лбу и выдыхая:
— Даже мои желания?
Его желания были пыткой для него самого. Юуки было тяжело принять себя вампира, до чего же тяжело ей будет принять себя женщину? Иногда, правда, Курану казалось, что одно от другого неотделимо. Когда придёт одно, тут же явится другое. Но он уже не был в этом уверен. Он уже давно ни в чём не уверен, даже в её чувствах.
Он был уверен только в том, что сам вид его обожаемой принцессы заставлял его внутренне содрогаться. Дрожать от счастья, что он держит её за руку и что когда-нибудь — обязательно — их прикосновения зайдут дальше, чем она позволяла себе мыслить.
У его принцессы были стройные ножки. Натренированные в частых бегах за скрывающимися ученицами Дневного класса, они были воистину достойны последовательницы Артемиды.
У его принцессы были длинные шикарные волосы. Каждый раз, когда Канаме вспоминал момент её превращения и то, как отросли её волосы, его охватывало возбуждение. Такое сильное, что перед глазами плыли цветные пятна.
У его принцессы розовые мягкие губы и большущие шоколадные глаза, которые видят насквозь его грехи и любят его вместе с ними.
У его принцессы… Нет. У его будущей королевы.
У его будущей королевы всё было слишком прекрасно. Пусть кто-то и считал её неуклюжей, неказистой, странной. Плевать на всех. Для него она была роскошна. Потому что она была Куран.
Уже не Кросс.
— Мне надо уехать. — Снова. — В этот раз ненадолго, всего на пару дней. Я вернусь и проверю, насколько ты готова.
— Кусаться? — невинно спросила Юуки, вставая с дивана. На белой обшивке с выбитым цветочным рисунком она заметила кровавое пятнышко. Как нераскрытый бутон алой розы среди снежных лилий.
Куран, надев длиннополое чёрное пальто, развернулся к ней, окинув озадаченным взглядом.