Она пару раз отрывисто кивнула, благодарная за поддержку и всё ещё пытаясь сдержать слёзы. «Я знаю, просто…» — она замолчала, а затем с чувством добавила: «Ох, чёрт возьми!» — и потопала по коридору.
Я обернулся и увидел Триса, стоящего там, где она его оставила, с удрученным видом.
«Я бы не воспринимал это на свой счет», — сказал я ему.
Он вздохнул. «Я давно перестал этим заниматься, — сказал он. — Иначе я бы уже давно бросился со скалы».
Шесть
Занятие, которое я вела ближе к вечеру, было заполнено, в основном, жительницами Лоджа. Похоже, почти все женщины в Шелсли внезапно решили, что самооборона — это предмет, который они больше не могут себе позволить игнорировать.
Я планировал научить их, как выпутаться из ситуации потенциального изнасилования на земле, и уже притащил тяжёлые маты, но в последнюю минуту передумал. Что-то подсказывало мне, что этот урок сейчас был бы слишком эмоциональным. Вместо этого я провёл болевые приёмы на запястья и смутно пожалел, что струсил.
Потом я заглянула в дверь Трис и Айлсы и обнаружила Айлсу одну, корпящую над чем-то вроде бухгалтерских книг. Она пригласила меня на чашечку ромашкового чая. Я согласилась скорее из сочувствия, чем потому, что мне особенно нравится этот напиток.
«Здесь было больше суеты, чем я ожидала», — сказала я, пока она наливала жидкость соломенного цвета из щербатого чайника Wedgwood.
«Ну, дорогой, пожалуй, я не могу сказать, что удивлена», — сказала она, но её взгляд снова вернулся к книгам перед ней. Она рассеянно провела рукой по своим торчащим волосам.
Я склонил голову набок и посмотрел на неё. «Что будет, если они все уйдут?» — тихо спросил я.
Её рука замерла, а затем опустилась. «Нам тяжело», — коротко сказала она, закрыла книгу и вздохнула. «Когда старая миссис Шелсли умерла, она оставила нам немного денег на содержание дома, пока он остаётся убежищем, но около четырёх лет назад нам пришлось полностью заменить крышу, и на это ушла большая часть капитала. Мы получаем гранты и немного благотворительной помощи, но основная часть средств поступает от социальных служб, и, честно говоря, Чарли, именно они оплачивают счета. Мы не можем позволить себе их потерять».
Она собиралась сказать что-то ещё, но в коридоре снаружи поднялся шум, и Айлса замерла, раздумывая, достаточно ли всё серьёзно, чтобы вмешаться. Годы опыта обострили её чувства до такой степени, что она мгновенно различала крики, сопровождающие жестокую игру детей, и крики, которыми приветствовали неожиданное появление пьяного бывшего мужа и отца.
Вскоре стало ясно, что это ни то, ни другое. Помедлив всего мгновение, Айлса вскочила на ноги и двинулась к двери с такой скоростью, какой не ожидаешь от женщины её комплекции. Я была медлительнее не только душой, но и телом, и отставала на полшага.
Мы были не одиноки в осознании происходящего. Двери открывались по всему коридору, в том числе и на лестничной площадке. В самом коридоре уже собралось с полдюжины женщин, столпившихся вокруг темноволосой девушки лет двадцати – двадцати с небольшим. Она стояла на коленях у подножия лестницы, вцепившись в резную стойку перил, словно тонущая пловчиха, и рыдала.
«О Боже», — пробормотала Айлса. Она поспешила вперёд и наклонилась к девушке. «Нина, дорогая, что случилось? Что случилось?»
Девушка повернула лицо в сторону голоса, но в ее глазах застыл тот самый взгляд, простирающийся на тысячу ярдов, полный глубочайшего потрясения.
«С-снаружи», – наконец выдавила она. Она пару раз сглотнула, горло судорожно сжималось. «Там был м-мужчина. Снаружи».
Айлса бросила на меня умоляющий взгляд через плечо. Я слегка кивнул ей, сразу поняв, о чём она меня просит. Сейчас было не время спорить, к тому же, Нина начала дрожать и трястись. Мне показалось, что её вот-вот вырвет, и это совсем не прибавило мне желания здесь оставаться.
Я обошёл их обоих, направляясь к открытой двери и темноте за ней. Группа расступилась, пропуская меня. Никто не предложил пойти со мной, но я и не ожидал этого.
Я спустился по каменным ступеням и быстро направился к стене дома. Я постоял там около минуты, скрываясь от яркого света, льющегося из незашторенных окон, ожидая, пока глаза привыкнут, а нервы успокоятся.
Пауза дала мне возможность прислушаться к звукам движения, но не было ничего, кроме шума ветра в голых ветвях, шума транспорта на главной дороге и учащенного сердцебиения.
Однако я был слегка удивлён, обнаружив, что не боюсь. Не тот тупой страх, от которого стынет кровь в жилах. Наоборот, я чувствовал, как мои чувства обостряются, а инстинкты устремляются в ночь. Вместо того чтобы притуплять мои реакции, тревога обостряла мои чувства.