— Дим, что с тобой?
— Ничего, милая, просто устал. Не волнуйся, все в порядке, — так отвечал ей Медведев, а сам не мог избавиться от тоскливых мыслей о будущем, которые заполонили его сознание.
«Что дальше? Костыли, в самом лучшем случае? Пенсия по инвалидности? Из жалости оставят в институте, найдут работу бумажки перебирать. Я же больше ни на что теперь не гожусь… Будут сочувственно вздыхать, предлагать помощь, бросать украдкой участливые взгляды», — постоянно вертелось в голове. Он пытался представить себе, как можно жить, будучи в состоянии передвигаться только на коляске. Узкие дверные проемы, тесный лифт и, тем более, лестницы казались непреодолимыми препятствиями. Медведев вспомнил, с каким трудом то старшая Зинина дочка, то сама Зина вывозили в коляске на прогулку внуков, сколько раз он им помогал, прочувствовав, какая это была маята заталкивать детскую коляску в лифт и тащить ее по ступенькам. «Жизнь в четырех стенах, выбраться из квартиры – проблема, так что о работе в институте, даже бумажной, можно и не думать. Чем вообще может заниматься инвалид? Что я такое знаю, что умею делать руками, чтобы заработать этим, сидя дома, хотя бы копейку? Меняться на первый этаж? Это мало что даст, даже один лестничный пролет не преодолеть без посторонней помощи. А магазины и вообще вся бытовая сторона жизни? Как справляться самому?» – Вадим понимал, что образ жизни теперь изменится кардинально, кроме того, придется считать каждую копейку, отказаться практически от всего, что не является жизненно необходимым. Среди этих разрозненных мыслей на заднем плане все время билась еще одна: «Света… Светочка… Как жить-то?»
«Родители когда узнают, что будет? Мама и так уже из-за Ленки, из-за внуков вся извелась, чуть до инфаркта не дошло, а теперь еще я добавлю проблем. Отец виду не показывает, но тоже переживает не меньше, если не больше, а ему седьмой десяток пошел, — об этом Медведев тоже не мог не думать. — Заберут к себе, когда все узнают? Наверняка. Но что я там буду делать? Камнем на шее у них висеть?» И опять эхом в мозгу: «А Света… Как без нее? Как с ней?»
Света, если не сидела рядом с ним, то постоянно подходила, что-то спрашивала. Занятый своими думами, он часто отвечал ей невпопад, из-за чего она начинала беспокоиться еще больше. Вадим смотрел на стройную фигуру в костюме голубого цвета, от которого ее глаза казались еще ярче, на тонкую шею с завитками светлых волос, на изящные руки, обтянутые полупрозрачными перчатками.
«Зачем Свете нужен инвалид? Только глазом моргнет – любой из парней посчитает за счастье лечь ковриком у ее ног. Около нее должен быть не калека, а нормальный мужик, который ее на руках носить будет; мне рядом с ней делать нечего, мой поезд ушел, пока я дожидался непонятно чего. А если Света из чувства долга, но скажет, конечно, что из любви, решит взвалить на себя такую обузу?.. Сколько я проживу? Лет тридцать, вполне возможно, а это едва ли не столько же, сколько вся сознательная жизнь, — Медведев похолодел, представив себе проблемы интимно-гигиенического характера, от которых вряд ли сможет избавиться до конца дней. — Самому маяться и Светлану измучить? Нет, никогда, не хочу так… Лучше в петлю, да об этом даже мечтать не приходится, даже это не смогу сделать. Света… Светочка… Без тебя не могу, а с тобой быть не имею права!»
Такие мысли заевшей пластинкой крутились у него в голове. Пристально глядя на Светлану, Вадим, казалось, хотел до мельчайших подробностей запомнить ее облик и очень жалел, что любимое лицо было скрыто под маской и, кроме глаз, он ничего не видел.
Вечером Света должна была передать дежурство Оксане, но у той заболел внук, и она попросила подменить ее.
— Дим, вместо Оксаны Римма будет дежурить. Помнишь ее? Рыженькая такая, — Света решила предупредить Медведева заранее. — Оксана придет завтра в ночь, а во вторник снова я с тобой буду.
— Да кто же вас разберет в такой амуниции, кто рыженькая, кто светленькая, кто черненькая? — Вадим сделал попытку пошутить и выдавил из себя улыбку. — Если не ты, то мне все равно.
В голове у Медведева созрел план, который он обдумывал не один день, и новый график дежурств как нельзя лучше отвечал его намерениям. Римму Вадим встретил равнодушно, терпеливо перенес все вечерние процедуры и даже молча позволил напоить себя ряженкой.
Он дождался Светиного звонка:
— Я уже дома. Ты как?
— Все в порядке, отдыхай, милая. Я тоже сейчас спать устроюсь. Спокойной ночи, хороших снов.
— И тебе, Дим, того же.
Около девяти вечера Римма выключила по просьбе Медведева верхний свет. Он выждал какое-то время и начал отлеплять пластырь на левой руке, которым был зафиксирован внутривенный катетер. Не без труда Вадим выдрал саму трубку и с удовлетворением заметил темное пятно, появившееся на ткани. «Нужно запихнуть простыню подальше под бок, чтобы никто ничего не заметил раньше времени», — эта мысль побудила его к дальнейшим действиям. Медведев дотянулся до телефона и набрал SMS-ку: «Светочка, прости, пойми, так будет лучше для всех», отложил ее отправку до семи утра, прикинув, что к этому времени все должно закончиться. Смерть его не страшила, он думал о ней спокойно, с чувством, похожим на простое любопытство. В отличие от Гамлета, неизвестность его не пугала, зато вполне определенное будущее приводило в ужас.
От напряжения зачастило сердце; Римма заметила это на мониторе и заглянула в бокс:
— Что случилось? — Свет она пока не включала.
— Только начал засыпать, как гадость какая-то приснилась, — Медведев постарался еще больше подвернуть левую руку и промокшую простыню под себя. — Не бегай ко мне каждые пять минут.
— Поставить укол?
— Не нужно, так засну, только не дергай меня из-за ерунды.
— Ладно, не буду тебя тревожить, спи. Если понадоблюсь – вызывай.
Римма вышла, а Медведев решил довести дело до конца как можно скорее. Он нащупал, откуда идут дренажи внизу живота, отодрал пластырь, потянул сразу за две трубки и неожиданно легко вытащил обе. Под рукой появилась влага, но на кровь это не было похоже. «Мало!» – Вадим зацепил одну трубку повыше, снял пластырь, дернул; она, видимо, была зафиксирована чем-то еще, потому что осталась на месте. Тогда Медведев ухватил ее покрепче и рванул из себя изо всех сил. В этом месте сохранилась чувствительность, и ему показалось, что он выдрал из себя приличный кусок внутренностей; от дикой боли чуть не остановилось сердце.
С тихим шелестом отворилась дверь, на пороге показался приземистый силуэт Риммы.
— Опять что-то приснилось? — тихо спросила она. — Давай кольнемся.
— Не надо, — сквозь зубы процедил Медведев, стараясь, чтобы голос звучал нормально. — Отключи этот чертов датчик, не следи за мной.
— Как хочешь, — Римма закрыла дверь.
Вадим левым боком и спиной чувствовал теплую липкую влагу. Лежать в такой луже было довольно противно, но с каждым мгновением это волновало его все меньше. Боль постепенно проходила, тело становилось все легче и легче. Медведев довольно вздохнул – так вздыхают, переводя дух, в предвкушении отдыха после долгой тяжелой работы – и провалился в беспамятство.
Тьма начала понемногу рассеиваться, но Вадим не увидел, а, скорее, ощутил рядом с собой Нечто. Именно с большой буквы, потому что оно было непостижимо огромным, бесконечным, непроницаемым. Рядом с ним Медведев чувствовал себя настолько ничтожным, что уже одно это вызывало в нем доселе никогда не испытанный ужас. Нечто не было враждебным, скорее равнодушным, от него не исходило никакой угрозы, но ужас, именно ужас, а не банальный страх охватывал Медведева. К этому чувству примешивалось еще и недоумение; он знал, что должен что-то сделать с этой необъятностью, но не понимал, что именно: обойти это Нечто, перебраться через него, разрушить? Ответа не было, он чувствовал себя песчинкой рядом с Эверестом, чувство ужаса все нарастало и нарастало, а он не мог ни пошевелиться, ни крикнуть, чтобы избавиться от этого кошмара – где-то в глубине сознания таилось понимание того, что он жив, что это всего лишь бред, порожденный угасающим разумом.