— Он мой двоюродный брат, а Тамара Платоновна, сестра вашей бабушки, — моя мама.
Дмитрий Алексеевич ослабил узел галтука, Ирина вопросительно глянула на него, потом на Светлану, которая в полном недоумении наблюдала за ними. Академик немного сбивчиво от неожиданности, но довольно подробно начал объяснять, как произошло, что они столько лет ничего не знали друг о друге.
— Меня вчера как громом поразило, когда я Иру увидел, — рассказывал Дмитрий Алексеевич сыну, — так она похожа на мою маму, твою бабушку, в молодости. Дома есть одна фотография – будто Ирочка на ней!
— А я совсем бабушку Тамару не помню, — Вадим отвлекся от нового телефона. — Пап, ты расскажи мне толком, что к чему.
— Ирина бабушка, Наталья Платоновна, и моя мама, а твоя бабушка, Тамара Платоновна – родные сестры. В детстве я частенько бывал у Устюговых и можно даже сказать, что дружил со Славкой, то есть Владиславом Михайловичем, Ириным отцом. Мы с ним двоюродные братья, а ты Ире приходишься троюродным братом, — объяснял Медведев-старший.
— Нет, чтобы сразу так сказать, а то напустил туману, — упрекнул Вадим отца.
— Да я увидел, какой ты смурной сидишь, и решил немного встряхнуть тебя, — Дмитрий Алексеевич взъерошил сыну волосы. — Уеду, а Ирочку попрошу, чтобы она не давала тебе киснуть. Света слишком мягко с тобой обращается, позволяет капризничать, как маленькому, а Ира построже будет.
— Да уж, от этой дамы мне в свое время досталось по полной программе, — поежился Медведев.
— А я, наверное, чувствовала, что ты мне не чужой, — насмешливо улыбнулась Ирина, — и на правах старшей сестры воспитывала тебя. Надо же мне было отыграться на ком-то за суровое детство в компании двух старших братьев! Скажи спасибо, что сейчас мое внимание отвлечено на собственную семью, а то я за тебя взялась бы как следует.
— Слава богу! — прочувствованно произнес Вадим и покосился на отца. — Папа, тебя не будет мучить совесть из-за того, что ты отдал своего ребенка на растерзание? Причем беспомощного ребенка!
— Нет! — Дмитрий Алексеевич улыбнулся. — Одна Света с таким детиной не справится, ей помощь не помешает.
— Да-а, — зажмурился Вадим, — могу представить, что теперь меня ждет.
— Если что, командир, — в палате появился Сергей, принесший два стула, — я приму удар на себя. И вообще, две женщины против одного мужчины – это нечестно!
Все долго смеялись после такого заявления.
Вадим потом вздохнул:
— Серега, не называй меня так. Во-первых, как родственник, а во-вторых, ну какой из меня сейчас командир? Собственными ногами и то командовать не могу… — Он снова помрачнел.
— Был, есть и будешь, — со своей обычной спокойной уверенностью ответил Томский, глядя ему прямо в глаза. — Ни у кого нет сомнений в том, что ты вернешься на работу, займешь свое место. Кроме тебя, никто не сможет командовать нашей группой, все остальные могут быть только «врио». Помнишь, что сказал Илья? «Мы без тебя не команда!» Так думают все, не забывай об этом.
Наверное, именно такие слова были нужны сейчас Медведеву, потому что тяжесть спала с его души, и он благодарно улыбнулся Сергею, подумав в неизвестно какой по счету раз, насколько изменился тот за прошедший год – вместо вечно хмурого молчуна перед ним стоял парень с открытым взглядом и широкой улыбкой, выглядевший намного моложе своих лет. Он держался удивительно свободно, не отделывался, как раньше, односложными ответами, и Вадима поразила его грамотная, даже интеллигентная речь, чего он, откровенно говоря, не ожидал от бывшего охранника.
Ирина с Сергеем сидели у Вадима почти до самого ужина, Дмитрий Алексеевич пошел проводить их и вскоре вернулся к сыну. Палыч принес ужин, и Светлана уговаривала Вадима поесть, а тот наотрез отказывался от морковной запеканки и вареной рыбы.
— Да не хочу я есть, тем более после сладкого пирога! — Вадим после ухода Томских почувствовал сильнейшую усталость и капризничал, как ребенок.
— Светочка, что ты с ним нянчишься? Не помрет он с голоду, даже если и пропустит ужин. — Дмитрий Алексеевич укоризненно покачал головой. — Маленький когда был, так же себя вел – чем больше мать упрашивала его поесть, тем больше он упирался. Оставь его наедине с тарелкой и перестань уговаривать, а мы с тобой давай спустимся вниз и тоже съедим что-нибудь посущественнее пирога.
Вадим так по-детски обиженно глянул на отца, что тот не выдержал.
— Светланка, ну что с ним делать?
— Дим, если мы тебе из кафе ужин принесем, поешь? — Света ласково обняла его.
Медведев в ответ неопределенно повел плечом.
— Ох, и балуешь же ты этого паршивца! — уже в коридоре сказал Дмитрий Алексеевич Светлане. — Он совсем тебе на шею сел! То – не хочу, это – не буду, даже в раннем детстве с ним таких хлопот не было. Потом ведь не отучишь его от таких замашек.
— Потом ничего этого не будет, — улыбнулась Света. — Когда Вадим почувствует себя здоровым, ему в голову не придет так капризничать. Димка даже сейчас пытается что-то сделать и ужасно расстраивается, когда обнаруживает, что не может. Как ни тяжело ему было в корсете первые дни, но лишь только понял, что может теперь самостоятельно в любой момент помыть руки – самое, казалось бы, простое действие – сразу перестал жаловаться на то, что все давит, впивается и не дает дышать.
— Совсем? Что-то не верится.
— Конечно, нет. Поворчать мы очень любим, — Света рассмеялась. — И я тоже иногда на него ворчу и даже ругаюсь, хотя прекрасно понимаю, что все Димкины капризы и обидчивость – это попытки привлечь внимание к себе, потребность постоянно получать подтверждение любви к такому, какой он сейчас: покалеченный, беспомощный, страдающий уже не столько от физической боли, сколько от сознания того, что его тело неподвластно ему. Вадим почти не в состоянии общаться с людьми и воспринимать окружающий мир, он сосредоточен на самом себе, на своем страхе, возникающем при мыслях о том, что он никогда не сможет передвигаться самостоятельно.
— Ворчишь и ругаешься? Ох, не верю! — скептически покачал головой Дмитрий Алексеевич и с надеждой заглянул девушке в глаза. — Светланка, скажи мне правду – встанет Димка на ноги? Сможет ходить?
— Не сомневайтесь! Не скоро, но Вадим поправится. Было бы хорошо… — Света чуть замедлила шаг. Дмитрий Алексеевич сразу услышал неуверенность в ее голосе.
— Девочка моя, говори прямо, чем я могу помочь. — Он взял ее за руку. — Лекарства какие, если нужно, — из-под земли достану, если нужны консультация в Москве или лечение заграницей – отправлю Димку туда и тебя вместе с ним. Все сделаю, скажи, не стесняйся.
— Мне неловко говорить об этом, но мне нужно поехать в Чехию, поискать кое-что в тамошних архивах и библиотеках. Я пока не могу точно сформулировать, что должна найти, — Светлана взволнованно посмотрела на отца Вадима, — но уверена, что это поможет.
— Можешь, детка, не продолжать! — Медведев-старший по-отечески ласково прижал девушку к себе. — Я все понял. Когда ты думаешь поехать? У меня в Праге есть очень хороший знакомый, я с ним договорюсь обо всем, у него ты почувствуешь себя, как дома.
— Пока я Вадима одного не оставлю, рано еще, а вот ближе к зиме, вернее, к Новому году… — Света задумалась. — Да, в декабре, — она будто размышляла вслух. — Если уехать числа десятого, две недели должно хватить, к празднику приеду… — Светлана вдруг просияла. — А на праздники – там опять десять дней каникул получается – попрошу, чтобы Димку домой из клиники отпустили.
Когда Света с отцом ушли, Вадиму стало невыносимо тоскливо. Весь день Медведев мечтал, чтобы закончилась вереница посетителей, чтобы его оставили в покое, и вот теперь, когда он остался один, ему отчаянно захотелось, чтобы кто-нибудь оказался рядом. На несколько часов жизнь ворвалась к нему в палату и снова схлынула, как океан во время отлива, оставив следы: ноутбук, телефон, часы, целую стопку книг и дисков и вызвавшие горькую усмешку новые погоны. Ничто не занимало его, все внимание было сосредоточено на двери – вот сейчас щелкнет замок, и на пороге появится стройный силуэт любимой, а рядом он увидит грузную фигуру отца, на котором с трудом сошелся халат Олега. На принесенный больничный ужин смотреть не хотелось, а рука сама тянулась к телефону. Вадим уже хотел позвонить Свете только для того, чтобы услышать ее голос, но в этот момент открылась дверь.