— Вот тетя Лиза в молодости. Хороша, правда?!
С пожелтевшего снимка на Вадима смотрела самая настоящая красавица – большие глаза, темные брови дугой, роскошные волосы, заплетенные в косу и короной уложенные вокруг головы. К округлой щеке с ямочкой от кокетливой улыбки льнул пушистый мех, который придерживала изящная рука в тонкой перчатке. Вадим глядел на фотографию и не мог оторвать глаз – до того Светлана была похожа на нее, и до того женщина со снимка не походила на ту полумонашку, которую он помнил.
— Муж у тети Лизы был военным, также как и мой дедушка, они одно время вместе служили, — рассказывала Света. — Он погиб всего через полгода после их свадьбы. Больше замуж она не вышла, жила одна, хотя за ней очень многие пытались ухаживать. Когда родился папа, бабушка долго болела, и все боялись, что она может умереть. Тетя Лиза бросила работу в библиотеке и стала жить с братом и его семьей – моими дедушкой, бабушкой и папой. Бабушка всегда говорила, что она осталась жива только благодаря тете Лизе, что у моего папы две мамы. Мы все ее очень любили, а она любила нас, но всегда помнила о своем муже, любила его, говорила о нем только как о живом. — Света перелистнула несколько страниц и показала Вадиму фотографию статного военного в форме с двумя прямоугольниками на петлицах.
Вадим слушал эту историю, разглядывал другие снимки тети Лизы, на которых она была с маленьким мальчиком, или с маленькой девочкой. Эту девочку он помнил и сейчас сравнивал ее с той чудесной девушкой, в которую она превратилась. А еще он вспомнил слова Оксаны: «Светочка всю жизнь тебя помнить и любить будет. С другим она никогда не будет счастлива». Медведев понял, что она была права, потому что чувствовал в молодой современной девушке не просто любовь, а именно ту самоотверженную преданность великой души, которая вела женщин за их мужьями, даже считавшимися государственными преступниками, в Сибирь, на каторгу, куда угодно.
— Светка! — Вадим прижал ее к себе. — Я самый счастливый человек на свете, потому что у меня есть ты.
Светлана обняла его в ответ и поцеловала.
— А у меня – ты.
Еще было множество фотографий, одиночных и групповых. Кто был на некоторых, Света затруднялась сказать, иногда ей помогали надписи на обратной стороне.
— Это я с папой и бабушкой в Феодосии, — Света внимательно разглядывала снимок. — Рядом с бабушкой ее друзья из Самары, тоже врачи. — Она показала на немолодую пару, сидевшую на той же скамейке, и на худощавого парня рядом с ними. — Это их сын, он был военным летчиком, мечтал полететь в космос.
— Был?
— Он погиб во время полета году в семьдесят седьмом или восьмом, точно не помню. Отказал двигатель у самолета, он катапультировался. Обломки машины нашли, а его нет. Это, кажется, в сентябре произошло, а через месяц пришел вызов из Звездного городка. — Светлана вздохнула и еще раз перевернула фотографию. — Август семьдесят седьмого… Неужели через месяц дядя Слава погиб? Я сейчас вспомнила, как он со мной играл. Отбирал у папы, и мы вместе строили крепости из песка. Он служил в Средней Азии, а его жена не хотела там рожать ребенка, все ждала, когда его переведут и они уедут из этого климата.
— На Серегу чем-то похож, выражение глаз такое же. — Вадим взял фотографию из Светиных рук, прочитал на обороте: «Медведевы и Долгих в Крыму». — Он в Средней Азии служил? Могло парашют воздушными потоками через границу унести, в Китай, в Афганистан. Там не искали?
— Насколько я знаю, искали, по крайней мере, в Афганистане. Тогда еще войны не было. Но не нашли, пропал бесследно. Николай Сергеевич, его отец, умер два года назад, а Галина Петровна жива, Наташа, жена Славы, с ней живет, я их позавчера с Новым годом поздравляла.
— У них больше не было детей?
— Нет, не было, — покачала головой Света. — Так и прожили всю жизнь вместе – родители и жена сына, никто не верил, что он погиб, и даже сейчас, спустя столько лет, говорят о нем как о живом. Совсем как тетя Лиза…
Светлана отложила в сторону несколько снимков неизвестных ей людей, а потом протянула Медведеву фотографию.
— Узнаешь?
— Слева – твой папа, правильно? — Света кивнула. — А с ним… Петрович? Нет, не может быть… — Вадим, не веря своим глазам, долго разглядывал тощего вихрастого паренька с шальным взглядом и улыбкой до ушей. — Петрович, точно! Класс!!! Света, у него есть такая фотография?
— Наверное.
— Если нет, то для него обязательно нужно сделать копию! Пусть посмотрит на себя, вспомнит, каким был в молодости, и перестанет цепляться к Шурику. Несерьезный он, видите ли, зять для него! — Медведев не мог сдержать смех. — Да парень в сравнении с ним серьезен, как директор похоронного бюро!
Светлана тоже рассмеялась и вытащила из пакета еще несколько снимков. На них были ее отец и Новоселов, то в милицейской форме, то в спортивной на каких-то соревнованиях, то в обычной одежде.
— Они всю жизнь дружили, с того момента, как дядя Саша после армии пришел в милицию. Когда папа умер, дядя Саша с тетей Зоей даже хотели забрать меня к себе насовсем. — Улыбка девушки стала печальной.
— Не плачь, милая моя, — Вадим ласково касался любимого лица губами. — Отдай мне свое горе, а я сделаю так, чтобы ни одна слезинка больше не появилась на твоей щеке. Я пройду через какой угодно лабиринт, проползу сквозь игольное ушко, чтобы не быть тебе в тягость. Я стану тебе опорой, каменной стеной, за которой до тебя не дотянется ни один порыв ветра, постараюсь, чтобы рядом с тобой никогда не горели избы и не скакали кони, которых нужно останавливать, чтобы ты никогда не знала проблем, более серьезных, чем туфли и сумочка, по цвету не подходящие друг к другу. У нас с тобой впереди долгая счастливая жизнь, я буду мужем, примерным до занудства, отберу лавры у Антона с Петровичем.
— Даже не вздумай, я не выношу зануд, — слабо улыбнулась Света. — Оставайся таким, какой ты есть. Я люблю тебя такого.
— Светка… — Медведев прижался лбом к ее плечу.
Фотографии они смотрели до позднего вечера, пока Света не спохватилась, что весь распорядок у них опять не выдерживает никакой критики.
— Димка, уже больше половины каникул прошло, а мы с тобой только два раза массаж делали! Куда это годится? Олег мне голову открутит, а Евгений Петрович больше ни за что тебя домой не отпустит! Все, завтра никаких воспоминаний, фотографий, рисунков и пустого времяпрепровождения!
— Вот с этим, Светик, я не согласен, — улыбнулся Вадим. — Мы успеем все: и просмотр фотографий, и рисование, и гимнастику, и массаж, и купание. А сегодня уж давай понарушаем предписания медиков, посидим подольше, если ты сама, конечно, спать не хочешь. Я тоже хочу кое-какие фотографии и рисунки тебе показать.
— До часу, не больше, — строго сказала Светлана.
— Ты, как моя мама! — спорить с ней Вадим не стал.
В клинику нужно было вернуться одиннадцатого числа. Девятого Медведев все утро внимательно изучал календарь – тринадцатое и четырнадцатое приходились на выходные. Света догадалась, о чем он думает.
— Дим, давай отпросим тебя до пятнадцатого. От двух дней толку никакого, а там будет нормальная неделя, полноценное лечение без перерывов.
— Ты думаешь, разрешат? — Вадим был бы рад остаться еще на четыре дня дома.
— Я позвоню Олегу и поговорю с ним, а он, если не будет возражать, с Кленовым уже сам договорится.
Олег приехал в тот же день вечером. Он попросил Свету выйти, закрылся с Медведевым в комнате, сам раздел его, долго расспрашивал и осматривал: крутил с боку на бок, сгибал-разгибал левую ногу, ощупывал спину, мял живот. Вадим сначала терпеливо все сносил, но потом запротестовал:
— Хватит месить меня, как тесто!
— Я сам знаю, хватит или нет, — невозмутимо отозвался Худяков и запустил пальцы куда-то в правое подреберье.
Вадим придушенно охнул:
— А потише нельзя?!
— Больно? — флегматично поинтересовался Олег. — Водку пил?
— Коньяк, — сознался Медведев, — но не больше ста граммов за все дни.