Порог квартиры переступил человек лет пятидесяти, ссутулившийся от навалившейся на него какой-то большой беды. Можно было предположить лишь одно – он потерял дорогого ему человека.
— Илюша, что случилось? — Мария Львовна заподозрила самое ужасное.
— Светлане плохо.
— Светлане?! Какой Светлане? — Мария Львовна ничего не поняла. Она знала, что у Ильи было немало девушек, но знала и то, что, когда у сына появилась Наиля, тот забыл обо всех прежних подружках, а после рождения детей стал образцовым семьянином. — Кто она такая?
— Друг, — коротко ответил Илья. — Даже больше… Я любил ее, люблю до сих пор…
— А как же?.. — поразилась Мария Львовна.
— Жена? Дети? Я счастлив оттого, что они у меня есть, но если бы не Светлана, то не было бы ничего – ни Наили, ни мальчишек… Ничего… Меня самого, наверное, не было бы… Я не знаю, как тебе объяснить… Это даже не любовь, это преклонение перед идеалом, возвышенным и неприкосновенным, перед… Не знаю, наверное, истово верующие католики так почитают Деву Марию… Что, мама, считаешь, я кощунствую? — горько усмехнулся Илья, заметив протест в материнских глазах.
— Нет, Илюша.
«Да я бы заложил бы душу дьяволу, если б знал, что он поможет», — чуть не вырвалось у Ильи.
— Что с этой девушкой? — тихо спросила Мария Львовна, до глубины души пораженная степенью отчаяния сына.
— Она спасла от смерти нашего товарища. Рак мозга… А у него – мальчишка на месяц старше моих. Света вылечила его. Вадима парализовало после травмы, а теперь он может ходить. Это тоже сделала Света, но сил она отдала слишком много. Это даже не кома, а вообще непонятно что. Врачи делают все возможное, но… — Илья развел руками.
— Что же делать? — Мария Львовна расстроилась до слез. — Чем мы можем помочь?
— Где сейчас дядя Марк? Все еще в Торонто?
— Нет, он дома, их оркестр уже вернулся в Иерусалим.
— Ты можешь позвонить ему? Я никогда не попросил бы ни о чем для себя, но для… — Илья с отчаянием посмотрел на мать. — Пусть он дойдет до Стены Плача и оставит там записку, всего три слова: «Пусть Света проснется». Да, я ни во что и ни в кого никогда не верил, но сейчас я готов пойти на что угодно, только бы помочь ей, готов молиться и в синагоге, и в православном храме, и в мечети, но я слышал как-то давно, еще в детстве, что тот, кто молится в Иерусалиме перед Стеной Плача – это как если бы он молился пред Троном Славы, потому что там расположены врата рая, открытые, чтобы Создатель мог слышать все молитвы, — тихо произнес он.
— Я позвоню ему, Илюша, прямо сейчас, — пообещала Мария Львовна, — и тоже попрошу здоровья для этой девушки. Ты тоже помолись, как можешь. Искренняя молитва будет услышана…
Дениса, Гену и Игоря в Белом Логу ждало разочарование – кроме Ириных родителей, решивших привезти Иру с новорожденной дочкой на дачу и затеявших по этому случаю генеральную уборку, там никого не было. Вера Дмитриевна и Владислав Михайлович удивились, увидев сына с компанией, бросавшей на того отнюдь не ласковые взгляды, и поразились еще больше, когда их начали расспрашивать о Вадиме и Свете.
— Мы надеялись, что они приедут, когда Иришу с дочкой выпишут… — растерялся от неожиданных вопросов Владислав Михайлович. — Если бы они решили приехать раньше, то позвонили бы.
— Максик, с ними ничего не произошло? — встревожилась Вера Дмитриевна.
— Не-а, — мотнул головой Максим и ухмыльнулся: — Тут кое у кого нервы не в порядке.
— Поехали назад, — необыкновенно хмурый Денис подтолкнул его к машине. — Максик…
Вера Дмитриевна и Владислав Михайлович недоуменно переглянулись:
— Максим, что случилось?
— Все в порядке, — бросил через плечо Максим, успокаивая родителей, — встретимся у Ирки. Я еще позвоню.
— В порядке, — сердито буркнул Зорин и снова толкнул Максима.
— Кончай! Я боюсь щекотки! — хихикнул тот и полез в машину.
— Слушай, ну ты и сволочь! — не выдержал Генка, когда они выехали из дачного поселка. — Какого лешего ты морочил нас? Сколько времени мы потеряли!
— А я разве говорил, что Вадим со Светой здесь? — наигранно удивился Максим. — Вы, не знаю с чего, сами так решили, ну а я, видя численное превосходство, благоразумно решил не сопротивляться и не разубеждать вас. Скромность, знаете ли, — он простодушно улыбнулся, — лучше геройства.
— Живая собака лучше мертвого льва? — мрачно спросил молчавший до сих пор Игорь.
— Вот именно, дорогуша! — возликовал Устюгов.
— Если со Светланой или Димычем что-нибудь случится, то я из тебя сделаю мертвую собаку, — зло глядя на него, пообещал Середкин, — причем такую, что не сгодится даже на мыло. Мне пó…, что ты мент.
— Грязный, поганый ментяра, мусор вонючий, — Максим даже прижмурился от удовольствия, еще немного и он бы облизнулся, как кот, увидевший полную миску сметаны. — Тупой жирный взяточник, крыша для проституток и торговцев наркотиками. Правильно говоришь, умница…
— Ладно, Максим, не заводись, — попросил Денис. С недавних пор Зорин считал Ирининого брата своим другом, и ему неприятно было слышать и то, что сказал Генка, и то, что сам про себя говорил Максим. — Никто так не думает, а сгоряча – сам знаешь, что можно наговорить.
— Значит, сгоряча, — криво усмехнулся Устюгов, и вдруг малейшие следы улыбки пропали с его лица, а глаза стали жесткими. — Думают, еще как думают, вслух только не все говорят. Если кто не думает, то это исключение лишь подтверждает общее правило.
Игорь косо взглянул на Устюгова, припомнив, как едва увернулся от удара, когда помешал Максиму ворваться в бокс БлИТа, где находилась Светлана. Вообще, у молодого врача благодаря его бросавшейся в глаза внешности – жгучий брюнет со смуглой кожей и темными глазами – было не очень-то доброжелательное отношение к милиции из-за постоянных проверок его личности; пару раз, когда у Федотова не оказывалось при себе никаких документов, его забирали в отделение, где по несколько часов держали в «обезьяннике», якобы проверяя по своим базам, тот ли он на самом деле, за кого себя выдает.
Максим по дороге из Белого Лога в город сумел сбежать от спасателей, причем сделал это легко и просто. Когда «Газель» спасателей остановили на одном из постов ГАИ, Устюгов, не мудрствуя лукаво, открыл дверь машины, выбрался из нее и спокойно направился к застекленной будке, напоминавшей аквариум. Пока один из инспекторов придирчиво осматривал запыленную машину и подозрительно принюхивался к Середкину, одновременно изучая его документы, Максим успел отыскать общих знакомых, завести приятельские отношения с остальными и теперь весьма эмоционально, так, что было слышно даже снаружи, рассказывал о том, какая замечательная племянница появилась у него. Генка, едва сдерживаясь, то и дело злобно посматривал на Максима, Устюгов же, ловя эти взгляды, улыбался еще шире. Когда он увидел, как инспектор возвращает Середкину документы, то превратился в подобие Чеширского кота – одну сплошную улыбку:
— Мужики, вы уж меня не ждите, все равно я вам не помощник, — со значением сказал Максим, выглянув наружу. — Привет всем!
Денис усмехнулся, оценив ситуацию, а Середкин с Федотовым обменялись вполголоса парой слов. Максим, конечно, их не слышал, но выразительные взгляды в его сторону, не сулившие ничего хорошего, однозначно передавали смысл сказанного. Ругая Максима последними словами, спасатели и врач вернулись в институт и там узнали, что Олег Худяков вскоре после их отъезда тоже куда-то уехал. Об этом рассказал Меньшиков, разрывавшийся между корпусами клиники: в «травме» он не хотел надолго оставлять Антона одного в палате, несмотря на то, что врачи считали состояние его друга достаточно стабильным, а в «терапии» ему нужно было убеждать Петровича в том, что со Светланой, хотя и находившейся в боксе интенсивной терапии, все в порядке, ей просто нужен хороший отдых, а Олег с Игорем перестраховщики, каких поискать.
— И что, получилось? — хмуро спросил Генка.