Вадим, как в детстве, молча погрозил сестре кулаком.
— Напрасно ты бросил рисовать, — вздохнула Алла Николаевна. — Вполне мог бы дизайнером или архитектором куда-нибудь устроиться, кругом столько строительных и ремонтных фирм, а ты работаешь непонятно кем, рискуешь из-за всяких недоумков. Извини, но мне не нравится твоя работа.
— Нормальная у него работа, мужская, — высказал свое мнение отец. — Наш сын людям помогает, спасает их. Реальная работа, конкретные результаты – что может быть лучше? Я иногда завидую тебе, Димка! — Дмитрий Алексеевич крепко обнял сына и поцеловал.
— Спасибо, папа, — улыбнулся Вадим. — Ты понимаешь меня, как никто другой.
— Ну давайте, в конце концов, за встречу! — Дмитрий Алексеевич разлил коньяк по бокалам.
За столом сидели долго, прервавшись только на непростую процедуру усыпления малышни. Потом разглядывали снимки, которые Вадим привез с собой на двух дисках, показывали ему фотографии в традиционных альбомах, подробно расспрашивали друг друга о жизни. Вадим рассказывал обо всем, кроме Светланы. Неправду об их отношениях он сказать не мог, а признаться в своем безобразном поступке – тем более. Когда мама разными способами пыталась выведать у него подробности личной жизни, сын или отшучивался, или переводил разговор на другую тему.
Умотавшись за день и устав от избытка впечатлений и обилия информации, Вадим отключился, едва устроился на диване в отцовском кабинете, а его родители еще долго не могли заснуть.
— Дед, — после рождения внуков Алла Николаевна называла мужа исключительно так, — ты заметил, сколько седых волос у Вадика?
— Заметил. Чему ты удивляешься? Он уже не мальчик. И, кстати, не называй его Вадиком – ему четвертый десяток давно пошел, вот именно, что седина в голове появилась, а ты все, как раньше: «Вадик, Вадик!» Не обращала внимания, какие у него глаза становятся, когда он это слышит? — Дмитрий Алексеевич разглядел совсем другие детали в облике сына.
— И как же его называть теперь прикажешь? — с недоумением и даже легкой обидой спросила Алла Николаевна. — По имени-отчеству?
— На «Димку» он вроде бы спокойно реагирует, — пожал плечами Медведев-старший. — Меня теперь ты так не называешь, зови сына.
— Наверное, это он попросил тебя сказать, чтобы я его так не называла, — заподозрила Алла Николаевна.
— Нет, не выдумывай, чего не было, того не было! — Дмитрий Алексеевич был категоричен. — Ты разве не знаешь его? Будет морщиться, пыхтеть недовольно, смотреть искоса, но вслух ничего не скажет. Не было у нас по этому поводу никакого разговора, не говорил он мне ничего.
— А он тебе не говорил, есть у него кто-нибудь? — мама Вадима перешла на свою излюбленную тему.
— Нет, — Дмитрию Алексеевичу не хотелось обсуждать эти вопросы в час ночи, но такой лаконичный ответ лишь побудил Аллу Николаевну к продолжению разговора.
— «Нет» – это не говорил, или никого нет?
— Я его не допрашивал, — Дмитрий Алексеевич осознал свою оплошность, но было поздно. — Да не волнуйся, мать, за него, монахом он никогда не жил – как только школу закончил, от девиц отбоя не было, телефон добела раскалялся от их звонков.
— Меня не волнуют всякие, как ты их называешь, девицы, я хочу, чтобы Вадик, — Алла Николаевна не могла себя заставить называть сына по-другому, — женился, чтобы у него были детишки, чтобы за ним самим присмотр был. У тебя в институте много славных девушек, взять хотя бы Наташу, твою последнюю аспирантку, познакомь Вадика с ней.
— Как ты себе это представляешь? «Вот мой сын. Супруга считает, что ему пора жениться, и я, Наташа, считаю, что ты ему подходишь». А Димкину реакцию? Нет уж, давай мы в такие дела вмешиваться не будем, пускай он свою жизнь по своему усмотрению устраивает, как ему нужно, думаю, что не пропадет. В конце концов, он уже добрых десять лет живет самостоятельно, без наших советов, и что-то я сомневаюсь, что сейчас вдруг возьмет и будет их выслушивать и тем более следовать им.
Алла Николаевна поняла, что от мужа в этих вопросах поддержки ждать не стоит, и заснула, перебирая в памяти, у кого из знакомых есть дочери, как говорили раньше, на выданье. Ей приснилась рядом с сыном стройная голубоглазая девушка, незнакомая, но смутно напоминавшая кого-то. На девушке было надето что-то белое, Алла Николаевна никак не могла разобрать, что именно, и только надеялась, что это свадебный наряд.
Вадим опять летал во сне, но уже не один, а вместе со Светланой, держа ее за руку. Света летела рядом с ним так же легко и свободно, как он, ласково смотрела на него и улыбалась. Он что-то говорил ей, не отрываясь от голубых глаз, и чувствовал себя настолько счастливым, что ему хотелось петь от восторга.
Внезапно все закончилось, Светлана исчезла. Она не упала на землю, не улетела вдаль от него, а просто пропала. Вадим продолжал свой полет в одиночестве, но не было уже ни легкости, ни стремительности, и стало понятно, что именно Света поддерживала в нем силы, что без нее ничего ему на этом свете не мило и не нужно, что счастье возможно только с ней. Медведев ощутил такое горе, такая боль от потери пронзила его, что он проснулся, еле сдерживая рвущиеся из груди рыдания.
«Светочка, милое мое солнышко, прости меня!» – едва придя в себя, он отправил неизвестно какую по счету SMS-ку. Телефон просигналил, что сообщение доставлено, а Вадим запоздало подумал, как Света отнесется к подобному посланию в три часа ночи. «Наверняка решит, что в такое время подобными вещами можно заниматься только спьяну. Идиот? Не-ет, кусок идиота, как говорит Ирина. Всегда крепок только задним умом!» – Медведев был готов растерзать себя. Он сомневался, что сможет заснуть, но усталость взяла свое, и пришел новый кошмар.
Огромная заснеженная равнина, над головой голубое небо и ослепительное солнце, отражающееся от белоснежной сверкающей поверхности. Вадим видит Светлану и пытается приблизиться к ней, но ноги вязнут в глубоком снегу, и он почти не может сдвинуться с места. Чем ближе он к девушке, тем глубже проваливается в снег – сначала по колено, потом по пояс, по грудь и, наконец, снег закрывает его с головой. После этого он теряет всякую опору под ногами и долго падает куда-то.
Приземляется Вадим в огромном ледяном зале, падает на спину и долго скользит по гладкому полу. Он догадывается, что это чертоги Снежной королевы, и вдруг замечает ее. Она неподвижно сидит на своем троне из прозрачного льда. Неодолимая сила влечет Медведева туда, и он видит, что застывшее в каменной отчужденности лицо хозяйки здешних мест покрыто полупрозрачной изморозью и не дает как следует рассмотреть его. Вадим осторожно прикасается к нему, и ледяная вуаль начинает трескаться и осыпаться легкой снежной пылью. Черты лица начинают неуловимо меняться – перед ним Светлана! Но она похожа на скульптуру из снега и льда – холодна кожа, тверды и неподвижны губы, безжизненным блеском сверкают голубые глаза. Вадим покрывает ее лицо и руки поцелуями, но с таким же успехом он мог бы целовать мраморную статую. Девушка остается неподвижной, руки безжизненно скрещены на груди, которую не вздымает дыхание. Она так легко одета – на ней лишь тонкое шелковое кимоно, которое ей подарили японцы, только краски на нем поблекли, точно ткань покрыта инеем.
«Ей холодно! Она замерзла!» – Вадим решает согреть Светлану. Он скидывает куртку, не ощущая стужи, царящей вокруг, и пытается закутать в нее любимую. Как же сложно это сделать! Тверды и неподвижны не только губы, все тело кажется высеченным из мрамора. Вадим понимает, что от куртки, накинутой на плечи, проку не много, скидывает с себя одежду и старается теплом своего тела отогреть девушку. Лед под ним начинает плавиться, он не может удержаться на гладкой поверхности, а Светлана остается все так же недвижима.
Медведев снова падает в бесконечность и опять оказывается на снежной равнине. Уже не одно, а несколько солнц сияют над ним, он пытается их сосчитать, но не может, а это очень важно – знать, сколько их. Вся одежда осталась в том зале, где он нашел Свету, и сейчас ледяные иглы холода вонзаются в обнаженное тело. Вадим, занятый сосредоточенным подсчетом светил, не обращает на это внимания и вдруг слышит удивленный голос: «Ты с ума сошел? Раздеваться на таком морозе! Ты хочешь замерзнуть?»